Феликс Медведев - Вознесенский. Я тебя никогда не забуду

– Конечно, это так. Я преклоняюсь перед ней. И представляю, как ей сейчас тяжело.

– Я понял, вы ни на кого не обижаетесь за то, что только теперь, после папиной смерти, заговорили о его дочери?

– Я всегда говорила, что все понимаю. Но когда вышел прекрасный фильм об отце, меня слегка задело, что мое имя не назвали. Будто бы у Вознесенского нет никакой дочери. Нет, я не рвалась на подиум, не жаждала никаких интервью. Но все же, все же…

И я сказала папе, что мне немного обидно. «Прекрасный фильм, много разных историй из твоей жизни, включая твои любовные истории. Но почему обо мне нет ни слова? Почему авторы фильма не сообщили, что я, Арина Вознесенская, живу на свете?!» И тогда папа проговорил: «Да, я понимаю. Прости меня, я понимаю…»

– Сменим тему. Вернемся в прошлое. В какую школу вы пошли в первый класс, кто вас провожал?

– Провожали мама и папа. А пошла я в лингвистическую гуманитарную гимназию на проспекте Вернадского. Учила там французский язык.

– Когда мама решила уехать из России, как вы к этому отнеслись?

– Переживала ужасно. Мне было 13 лет, подруги, друзья, общение, столько всего интересного, мне не хотелось уезжать, я рыдала. Но я обожаю маму, мы близки с ней настолько, что я не могла себе представить, что она уедет, а я останусь. Хотя бабушка и дедушка умоляли ее оставить меня, они считали меня своим третьим ребенком.

– Потом не пожалели, что уехали? Как сложилось все в Америке?

– Я думала, что вернусь в Москву, когда окончу школу. То есть я не сомневалась, что уезжаю только на время. Потом регулярно прилетала в Москву, возвращаться в Штаты очень не хотелось. Но, что делать, постепенно стала привыкать. Думала: ну, вот еще поучусь, еще поработаю… А потом встретила своего будущего мужа. Теперь там семья, сын. Но я хочу найти возможность жить и здесь, и там. Ребенку в Америке хорошо, хотя мысль о том, что мой сын может стать американцем с американским менталитетом, меня пугает.

– А с русскими американцами вы общаетесь?

– У меня друзья грузины. Мы живем по соседству, под Вашингтоном.

– То есть вы частично сама американка?

– Хочется думать, что больше я все-таки русская.

– С английским все в порядке?

– Уже давно, у меня даже нет акцента. Я хорошо говорю по-французски, абсолютно свободно по-итальянски, владею даже диалектом того местечка, откуда родом муж. У них же в Италии в разных провинциях свой диалект. По-итальянски и читаю. Вполне неплохо могу объясниться и на испанском.

– Кто ваш муж по профессии, чем занимается?

– У него винный бизнес. Импортирует вино в Соединенные Штаты, дистрибьютирует его, продает по разным ресторанам, магазинам.

– Доход есть?

– Скромный. Вроде есть, но не постоянно.

– Вы говорите, что работали в ресторане…

– Да, с восемнадцати лет… Сначала, как все студенты в Америке, официанткой, потом барменом, позже стала менеджером. Вообще мне очень нравится общаться с людьми. Можно сказать, я получаю от этого кайф. Я рада, что у меня завязываются дружеские отношения с моими клиентами, и они часто приходят в наш ресторан. У кого-то, правда, к моей работе предвзятое отношение – ресторан это что-то не очень… Да и мама поначалу постоянно говорила: «Тебе надо сменить работу». Но со временем и она поняла – работа моя неплохая. Хотя бы потому, что несколько дней в неделю я бываю свободной и могу заниматься чем хочу. На зарабатываемые мной деньги можно вполне прилично жить. Работа же в каком-нибудь офисе не для меня, не переношу перебирать бумаги. Люблю быть с людьми, говорят, у меня талант общения. Сейчас я уже менеджер, ответственности прибавилось. Близкие рады, считают эту должность более солидной. Ребенка пришлось отдать в садик.

– О чем мечтаете, Арина Андреевна? Планы на будущее?

– Мыслей много. Надо бы еще поучиться, поездить по миру… Сейчас хочу заняться папиными делами, что-то придумать в связи с его творчеством, судьбой, биографией.

– Папа вам часто звонил в Америку?

– Да. И два раза приезжал ко мне в Америку.

По телефону мы общались регулярно, один-два раза в месяц. Потом, когда он заболел и голоса почти не было, я звонила сама.

Хотите посмеяться? Он знал на память только один номер телефона – моей бабушки, ее квартиры на Мосфильмовской, где мама выросла. Сколько бы раз я ни вводила в его мобильный или записывала мой телефон, он все равно сначала звонил бабушке и спрашивал мой номер. Потом я записала в блокнот его водителя все мои телефоны.

– Ну, как всякий поэт, он был рассеянным…

– Все что-то терял. В карманах лежали какие-то свернутые бумажки… Ни седьмого, ни восьмого апреля прошлого года в день моего рождения он мне не позвонил. Впервые за все время. И я поняла – что-то не так. Написала Леониду Борисовичу, сыну Зои Борисовны. Через какое-то время получила подробный «имейл». После этого мы с мамой решили лететь. Из письма поняли, что все очень плохо. У папы уже не работали руки. Он не мог взять телефонную трубку.

– И успели проститься с папой…

– Да, конечно, это облегчает боль. Я знала: папа на пороге смерти, но мне все равно казалось, что это произойдет еще не скоро. Когда после мы с мамой перечитывали его стихи, мне посвященные, он там сказал, что останутся только его глаза, мы плакали…

Русский росток, проросший сквозь эстаблиш,Уже ты мать напоминаешь станом,Одни глаза мои себе оставишь.Увижу ими даль твоих ристалищ.Взгляд подарю такой – куда Кастакису!Ты вырастаешь, дочка, вырастаешь…

Так и получилось: у меня и у моего сына Франческо папины глаза…

– Остался ли у вас голос папы – на пластинке или на кассете?

– К сожалению, нет. У мамы есть только одна аудиокассета, где папа читает стихи на каком-то из вечеров. Хотелось бы, чтобы ребенок слышал его голос. Остались видео, там есть его голос. Например, видео моих дней рождения, ведь папа приходил на все дни рождения. Я запомнила большой праздник, который родители мне сделали на мое шестилетие. С клоунами, с замечательными подарками…

– В моем архиве сохранились несколько грампластинок, на которых отец читает свои стихи. Могу подарить вам эти раритеты.

– Спасибо, буду очень рада. Вот только возникает проблема с прослушиванием, но мы что-нибудь придумаем.

– Вы помните, где жили в Москве?

– Квартиру, куда меня принесли из роддома, я, конечно, не помню. Помню, где мы жили практически всю мою жизнь до отъезда в Америку, – Мичуринский проспект, дом 8, в Раменках. Помню, хотя мне было полтора года, как мы впервые туда пришли. Бабушка Мила держала меня за руку, в квартире шел ремонт, отскабливали обои (мама их ненавидела), красили стены. Конечно, самое родное жилище на Мосфильмовской, где жили бабушка с дедушкой. Теперь там одна бабушка. Папа туда регулярно приезжал. Помню, в последние годы перед нашим отъездом он уже еле-еле поднимался по лестнице.