Петр Чудинов - Иван Антонович Ефремов

В тех же главах романа «Лезвие бритвы» фигурирует таинственная, волшебная Шамбала, страна исполнения желаний. Ефремов словами уважаемого индийского профессора определял Шамбалу как философскую категорию, как символ предела перевоплощений, перевал, высшую точку восхождения и совершенствования. Отсюда более понятна и, можно сказать, близка фраза-эпиграф из той же «Дороги Ветров»: «Научились ли вы радоваться препятствиям?», которая написана на одном из высочайших тибетских перевалов. Она передает разделяемое Ефремовым философское звучание фантастической Шамбалы. Последнее, в свою очередь, более заземленно перекликается с «Белым Рогом» Ефремова, с его философской и жизненной позицией: «Дорогу осилит идущий». Эта позиция в корне отличается от бытующих, порой спекулятивных произведений, где Шамбала становится ареной для развития событий в разнузданно-трафаретном детективном жанре или объектов сомнительного мифотворчества.

Длительная переписка и знакомство связывало И. А. Ефремова с американским палеонтологом, профессором Калифорнийского университета Э. К. Олсоном. При жизни Ефремова он пять раз посетил нашу страну и искренне привязался к Ивану Антоновичу. Мне нетрудно судить об этом как участнику всех встреч и другу профессора Олсона, письма которого ко мне до и после смерти Ивана Антоновича полны добрых слов, дани восхищения и глубочайшего уважения в адрес Ефремова. Характер их отношений и оценка Ефремова одним из крупнейших зарубежных палеонтологов, к тому же близко знавшим этого человека, с объективностью и симпатией отражены в кратких почти тезисных воспоминаниях профессора Олсона, Они написаны не по первому впечатлению от утраты, а почти пять лет спустя, для заседания Ученого совета Палеонтологического института, к 70-летию со дня рождения И. А. Ефремова [В переводе сохранена рубрикация автора воспоминаний. — П. Ч.].

«То, что профессор Иван Антонович Ефремов был выдающимся ученым и писателем, едва ли нуждается в комментариях.

Его специальные научные исследования свежи, как будто они только что опубликованы. Его концепция тафономии всемирно известна в палеонтологии.

Его научная фантастика, исторические романы распространились по всему миру и сделали его явлением среди фантастов Запада и Востока.

Для меня профессор Ефремов означал большее. Он был моим другом, советчиком, а иногда и строгим критиком.

После нескольких лет переписки мы впервые встретились с ним в 1959 году в Палеонтологическом музее в Москве. Там я изучал его любимых пермских позвоночных в его кабинете, под строгим взглядом неизвестной мне фотографии… [На фотографии был изображен академик П. П. Сушкин. — П.Ч.]

Его лукавый юмор был неистощим. Встречи привели к тонкому взаимопониманию, которое с годами усилилось, и мы лучше узнали друг друга. Из под покрова его юмора постепенно выявлялось глубокое чувство чести и справедливости, вытекающее из его характера. Однажды он с юмором заметил мне, что его заикание на английском языке является результатом недостаточно близкого разрыва снаряда с британской канонерки.

Его философия, ставшая для меня ясной, была в скрытой силе этого человека, который казался иногда загадочным представителем своего общества.

Его щепетильность, а иногда резкие на вид критические замечания проистекали из его приверженности к строгой объективности. Он не скрыл от меня, что моя книга «Палеозоология позвоночных» была отступничеством от палеонтологии, а моя работа по морфологической интеграции позвоночных была направлена по ложному пути. Также совершенно прямо он одобрял работу, которая согласовывалась с его взглядами на геологию и естественную историю. При этом его похвалы, как и критика, были всегда дружественными.

Тесное взаимное понимание еще более усилилось, когда наши семьи познакомились при нескольких посещениях Советского Союза. Мы провели вместе много часов, обсуждая глубины путей нашей жизни, наши стремления и опасения, пытаясь представить действительность и ее трудности в виде доступной пониманию системы.

Этот человек, профессор Ефремов, был редкой личностью, которая, казалось, не чувствовала границ пространства и времени. Дома он был среди звезд или в открытом океане, далеко от берегов Западной Африки, или в катаклизмах далеких геологических эпох или в несуществующих зонах мира антиматерии.

Его диалектические изыскания проникали в далекое прошлое человеческой истории.

Теперь, как и всегда, имеется необходимость в людях с философской смелостью, с такой способностью проникновения в сущность явлений и единство всей природы.

Все мы в нашей науке день ото дня продвигаемся вперед к более логическим объяснениям факторов, касающихся нас.

Но мы можем продвигаться вперед в самых мощных и важных направлениях, если объединим наши точки зрения и будем действовать в единстве, которым руководствовался профессор Ефремов. В этом лежат силы, которые увеличивают его значение, выходящее далеко за пределы его опубликованных работ. Они обеспечивают длительное и сильное воздействие, которое он оказывал на всех нас — его учеников, коллег и друзей».

Автор этой книги впервые познакомился с И. А. Ефремовым как читатель весной 1948 г. Позади осталась учеба на геологическом факультете Пермского университета с его кафедрой палеонтологии и исторической геологии. Четыре полевых сезона позволяли мне считать себя «бывалым» геологом. Однажды мой товарищ по общежитию дал мне книжечку, оказавшуюся сборником рассказов И. Ефремова. Я начал читать и не мог оторваться. Вся моя недолгая геологическая жизнь — маршруты по забайкальской тайге, со съемкой изверженных и метаморфических пород, работа на осадочных отложениях Урала и Приуралья, сборы фауны беспозвоночных на «бойцах» р. Чусовой — отозвалась эхом в рассказах Ефремова. Мастерство и опыт рассказчика невольно переносили меня на место его героев. Я видел и испытывал то же, что и они: совершал мучительно трудное восхождение на Белый Рог, переползал через каменные завалы в штольнях старых горных выработок, выбирался к жилью по заснеженной якутской тайге.

Ни в одном из рассказов не прозвучало фальшивой ноты или неточности. Закрыв книгу, я вновь посмотрел на титульный лист и удивился: ее автор, прекрасно знавший жизнь геологов, оказался доктором биологических наук! Тогда я приписал этот парадокс типографской опечатке.

Прошло два года и имя И. А. Ефремова встретилось снова. Мой сокурсник, проводивший в Прикамье поиски редкого минерала — волконскоита, извлек из разведочного шурфа окаменевший череп и кости. Я работал по соседству, на съемке тех же пермских отложений, и он передал мне находку. Университетский курс палеонтологии позвоночных и учебник А. Ромера позволили дать лишь общее определение: череп принадлежал какому-то зверообразному пресмыкающемуся. С помощью своего университетского учителя, профессора Н. П. Герасимова, я начал разыскивать публикации о подобных находках в Приуралье. В потемневших фолиантах изредка попадали изображения костей и плоских, словно сдавленных сверху, черепов древних земноводных. И ничего общего с новой находкой. Случай нередко идет к тому, кто ищет. Вскоре я обнаружил на кафедре монографию И. А. Ефремова о фауне Ишеева в Поволжье. На первый взгляд монография показалась ключом к находке. Рисунки двух черепов были определенно сходны с новым черепом. Постепенно за сходством я начал видеть массу отличий и в конце концов совершенно запутался. Не хватало ни знаний, ни литературы, чтобы дать научное описание черепа и определить его место в одной из групп пермских зверообразных. Так, благодаря черепу, я заочно познакомился с палеонтологом Ефремовым, но прошло еще около двух лет, прежде чем я окончательно дозрел для палеонтологии позвоночных.