Игорь Оболенский - Мемуары фрейлины императрицы. Царская семья, Сталин, Берия, Черчилль и другие в семейных дневниках трех поколений

Но обо всем этом я говорила только с Тенгизом. А Марфе мы рассказали лишь нашу историю. Она восхищалась Тенгизом, когда узнала, что он приехал за мной в ссылку.

«Вы были тогда женихом и невестой?» – как и многие, услышав эту историю, спросила она. Я ответила, что не были.

Тенгиза любили все. Даже когда мы приезжали, например, в Германию, он мог обаять всех. Через пару дней после знакомства шел в магазин, покупал гипс и делал бюсты наших новых знакомых.

Как-то мы отдыхали в Карловых Варах. И познакомились там с Татьяной Лиозновой, поставившей такие чудные картины, как «Три тополя на Плющихе», «Карнавал», «Семнадцать мгновений весны».

Мы потом какое-то время перезванивались. Лиознова даже прислала из Москвы моей дочери пластинку с музыкой Таривердиева, написанной для фильма «Семнадцать мгновений весны». Оказывается, композитор сочинил ее, вспоминая улицу Асатиани в Тбилиси, по которой в юности ходил в школу.

Во время другой прогулки по улочкам Карловых Вар к Тенгизу вдруг буквально бросилась незнакомая женщина со словами «Лев Кулиджанов, Лев Кулиджанов». Дело в том, что мой Тенгиз действительно был похож на знаменитого режиссера, автора фильма «Дом, в котором я живу».

Конечно же ошибка тут же была распознана. Но с этой женщиной мы подружились. Ею оказалась Галя Кожухова, которая прогуливалась с режиссером Галиной Волчек.

Мы подружились. Через несколько лет Галя вышла замуж за актера Алексея Петренко, и свой медовый месяц они провели у нас на даче, в Цхнети.

Принимала их другая наша подруга, актриса Софико Чиаурели. У нее дома тогда шел большой ремонт, и мы решили, что молодожены поселятся у нас.

К ним часто приезжали гости, все время были какие-то посиделки. Галя же была театральным критиком в «Правде», у нее было множество знакомых. Приходили актеры, писатели, Софико Чиаурели с Котэ Махарадзе, за столом постоянно шутили и пели замечательные песни.

Софико все время была занята, она же всегда что-то строила. И так получилось, что за все была ответственна я.

Мы уступили Петренко дачу, а сами уехали в город. Молодоженам отправляли закуски, вино, фрукты. Галя звонила: «Что сегодня вкусненькое привезешь? Лобио будет?» Она обожала лобио. И я отправляла.

А потом уже она нам из Москвы подарки посылала. Мы очень дружили, ездили друг к другу в гости. Через Софико Чиаурели, когда та ехала в Москву, я отправляла Гале лобио. Софико шутя ворчала, вот, мол, тащи на себе.

На следующий год, помню, я стояла на кухне и готовила ткемали, была уже осень. И вдруг входит какой-то человек и спрашивает: «Здесь комнату сдают?»

Я, не поднимая головы, отвечаю, что никакой комнаты не сдают и он ошибся. Но мужчина не уходил и продолжал настаивать на том, что он должен жить в этом доме.

Я отложила готовку, внимательно посмотрела на него, и мне неудобно стало: передо мной стоял Алексей Петренко, муж Гали.

Я так обрадовалась. Закричала Тенгизу: «Смотри, кто к нам приехал».

Конечно же ткемали был отложен. Стали накрывать на стол.

Петренко тогда работал над ролью Григория Распутина, которую он исполнил в фильме Элема Климова «Агония». У него были очень интересные книги о Распутине, которые он давал читать и нам. А вечерами мы разговаривали об этой странной личности. Это была незабываемая осень. Я столько узнала о Распутине, что друзья в шутку советовали мне диссертацию писать…

Одними из самых важных для меня я считаю встречи с католикосом-патриархом всея Грузии Калистратом. В дневнике мама описывает, как носила ему, тогда еще митрополиту, в тюрьму постные обеды.

Каждое 14 мая, в день Тамары, патриарх присылал мне отрез на платье, деньги и сладости. Наша знаменитая поэтесса Анна Каландадзе говорила в этот день: «Татули, идем к тебе! Католикос уже, наверное, прислал подарки!»

Он вообще огромное внимание мне уделял.

В то время нельзя было крестить, венчаться. А многие хотели. И тогда его святейшество присылал ко мне из церкви: «Татули, приходи, ты сегодня – посаженая мать».

После Казахстана я, будучи уже замужем, оказалась в одной семье рядом с парой, лица которой мне были знакомы. Я спросила у женщины:

– Скажите, вы венчались у католикоса Цинцадзе?

– Да, – испуганно ответила она.

– А кто венок над вами держал?

– Одна молодая девушка.

– Так вот, эта молодая девушка – я.

Неудивительно, что они меня не узнали. Я ведь приехала из Казахстана черная от загара и совсем седая.

Патриарх как-то спросил у меня, что я думаю о Богородице, которую написал в алтаре церкви Кашвети Ладо Гудиашвили. Я ответила, что не испытываю большого восторга.

«А вот подожди, – ответил патриарх. – Пройдут годы, и тебе станет нравиться работа Ладо». И так оно и произошло.

Мы много разговаривали с патриархом. Как-то он рассказал мне об удивительной женщине, Анико Лордкипанидзе.

Она была первой женщиной-врачом в Грузии, лечила нашего великого поэта Важу Пшавелу. Однажды оказалась в Петербурге и зашла в кафе. За соседним столиком сидела молодая пара, которая через какое-то время подошла к ней. «Знаете, у нас только что умер сын. И ваша красота помогла нам на время забыть о нашем горе».

Католикос-патриарх Калистрат Цинцадзе рассказывал мне, как однажды увидел Анико в театре. Она сидела в ложе и выглядела «как царственная особа».

Ее муж Петя Кавтрадзе был ученым, автором первого русско-грузинского словаря. А брат Сережа – послом в Румынии.

Как-то у него в гостях в Бухаресте была дочь Майя. Она понравилась королю, и тот пригласил ее на вечерний прием.

«Вы что, не могли раньше сказать? – топнула ножкой Майя. – У меня вечером самолет в Москву!»

Сергей даже растерялся от такого поведения дочери. «Майя, король перед тобой», – только и смог он сказать. Но тот лишь рассмеялся непосредственности девушки.

Католикос-патриарх не смог пережить в 1951 году известия о высылке грузин в Казахстан. И вскоре после этой трагедии его не стало…

Как-то мы с мамой заговорили о ревности. Она призналась: «Алеша никогда не показывал, что ревнует. Наоборот, всегда с удовольствием в компаниях присоединялся к тостам, поднимаемым за мою красоту. Алеша этому радовался. Он этим гордился».

Только один раз, в Саратове это было, мы с Георгием услышали, как мама оправдывалась перед отцом: «Я даже бровью не дала повода сомневаться во мне». Тогда к нам приехали братья Сумбатовы-Южины, племянники знаменитого актера, и папа, видимо, что-то такое подумал.

После войны в наш дом пришел Церетели, который сидел в одной камере с папой, а потом был выслан в лагерь. О том, что в Советском Союзе была война с немцами, он узнал лишь после освобождения, когда возвращался в Тбилиси. А так заключенным даже не говорили о том, что происходит в стране.