Маркус Вольф - Игра на чужом поле. 30 лет во главе разведки

По мнению моего сотрудника, ответственного за контакты с Менде, этот политик проявлял столь сильную материальную заинтересованность, что следовало попытаться осуществить прямую вербовку. Он указывал на темные источники, к финансовым услугам которых Менде уже прибегал, в частности фирму ИОС, занимавшуюся мошенническими капиталовложениями. В конце концов я не согласился с предложенным планом операции, придя к противоположному выводу: дела председателя СвДП и без того идут настолько хорошо, что он не зависит от сравнительно скромного гонорара из нашего кармана. Кроме того, неудача в вербовке только повредила бы Хансхайнцу Порсту.

В конце концов мы располагали и другими связями в СвДП, в частности с оргсекретарем партии в Бонне Карлом-Германом Флахом, с политиками некоторых земельных объединений, с издателем информационного бюллетеня СвДП и не в последнюю очередь со старым либералом Вильямом Бормом, который с начала 60-х годов был важным источником. Наши связи были столь многослойны, что мы, пусть даже в скромных масштабах, могли влиять на политику партии. Так, на моем столе лежал проект речи, которую перед бундестагом нового созыва надлежало произнести его председательствовавшему по старшинству Вильяму Борму, — мы дополняли и корректировали этот документ. Кстати, по нашим каналам я заранее получил и первую речь канцлера Брандта, имевшую принципиальное значение, но был, правда, лишен возможности что-либо изменить в ней.

Анализ э. той речи и обширной информации из лагеря нового правительства стал нелегким делом. Только при ретроспективном взгляде становится вполне понятным, что приход к власти социал-либеральной коалиции стал поворотным пунктом в послевоенной немецкой политике. Тоща у нас такой ясности не было. Конечно, мы внимательно наблюдали за Брандтом еще в бытность его министром иностранных дел большой коалиции. Наши источники в МИДе давали почти полную картину, например мы получили протоколы конференций послов под председательством Брандта, состоявшихся в Японии, Чили и в Республике Берег Слоновой Кости. При этом мы отмечали активные выступления Брандта в пользу нераспространения ядерного оружия, за сокращение вооруженных сил и снижение напряженности в отношениях между Востоком и Западом.

Но нам еще было не до конца ясно, что приход к власти социал-либеральной коалиции начал эру самостоятельной национальной политики Федеративной Республики Германии. Несмотря на сильное сопротивление справа и растущее недоверие союзников, Брандт осуществлял собственную концепцию реальной политики, которая вывела Федеративную республику на роль самостоятельного партнера в западном союзе.

Поначалу в руководстве СЕПГ не было единства относительно оценки нового боннского правительства. Конфронтационная политика Аденауэра и его сотрудничество с бывшими нацистами создали ясный образ врага. Для многих в ГДР не подлежало сомнению, что этому курсу следовало предпочесть путь к социализму. Четкая линия фронта заколебалась, когда канцлером стал антифашист Брандт, протянувший Востоку руку примирения. Распространялся страх перед влиянием социал-демократических идей и “идеологической диверсии”, прежде всего на интеллигенцию в ГДР.

Еще перед своим избранием на пост канцлера Брандт дал понять в доверительном разговоре с одним из наших важнейших источников, сколь большую роль играла для него разрядка в отношениях с Советским Союзом. По разным каналам мы узнали, что доверенные лица Брандта, среди них Эгон Бар, поддерживали контакты с советскими собеседниками. Советы вообще не информировали своих немецких союзников о начавшемся сближении с ФРГ или делали это только поверхностно.

Правда, я и не зависел от информации из Москвы. Благодаря источникам в западногерманском МИДе, в посольствах, а также в партиях социал-либеральной коалиции я располагал примерно той же информацией, что и министр иностранных дел в Бонне. Один из этих источников время от времени участвовал в переговорах, которые вел в Москве Эгон Бар. Таким образом, я был всегда в курсе переговоров.

Нам даже удалось установить подслушивающие устройства в доме Эгона Бара. Там мы прослушивали его столь же тайные, сколь и откровенные, а часто и веселые беседы с советскими партнерами. Подчас даже раньше федерального канцлера я узнавал, с каким искусством переговорщики продвигали свое дело по конспиративным каналам. Запуск “жучков” в его дом, что нам удалось сделать во время ремонта, был редкой удачей. Такого рода операции, несмотря на большие затраты средств и сил, завершались успехом весьма не часто. Прошло некоторое время, и все микрофоны в доме Бара разом замолчали. Я могу предположить, что наши советские друзья что-то заметили и предупредили Эгона Бара, так как Москву совсем не устраивало, чтобы руководство ГДР узнало слишком много о сближении между СССР и Бонном.

Еще обстоятельнее мы были информированы о переговорах правительства Брандта с Польшей. Из миссии ФРГ в Варшаве нам доставлялись все материалы, которые попадали на стол западногерманского посла. Наша осведомительница, работавшая под псевдонимом Комтесс (Графиня), была переведена в миссию в 1967 году. Она передавала все, что писал, читал и говорил посол д-р Генрих Бёкс. Письменные материалы женщина выносила в продуктовом пакете, прикрыв вязанием. Когда со временем между ней и Бёксом установились весьма близкие отношения, посол, не стесняясь, выбалтывал ей и тайные сведения, которые не доверялись бумаге. Так как Бёкс был членом ХДС, его оценки вызывали у нас особый интерес.

Мы узнали, что польское правительство вело переговоры с западногерманской стороной на удивление откровенно. Без какого бы то ни было замешательства оно продемонстрировало заинтересованность в том, чтобы, не особенно считаясь с Советским Союзом и ГДР. максимально быстро урегулировать свои отношения с ФРГ на договорной основе.

Благодаря этой обширной информации я понял довольно скоро, что Брандт всерьез относится к политике разрядки и что он может достичь успехов в ее проведении. Руководство же ГДР было, похоже, слепо и глухо к проявлениям изменений, наличие которых я почти ежедневно подтверждал новыми доказательствами. Ответственной за тугоухость нашего руководства не в последнюю очередь оказалась и Москва, где пытались утаить от ГДР, как далеко уже продвинулись переговоры с Бонном. Руководство ГДР, особенно второй человек в партии Эрих Хонеккер, интерпретировало сигналы из Москвы как подтверждение неизменно жесткой политики СССР в отношении ФРГ.

Когда в 1969 году Ульбрихт встретился с Брежневым, он высказал озабоченность тем, что Москва может договориться с Бонном за спиной ГДР. Кремлевский вождь заверил его, что не отойдет от общего курса, и укрепил Ульбрихта в намерении сохранять жесткий курс в отношении Федеративной республики. В принципиальных вопросах, по его словам, не может быть компромиссов и на повестке дня стоит прежде всего международно-правовое признание ГДР. Брежнев критиковал даже усилия ГДР, направленные на расширение торговых и экономических отношений с ФРГ.