Константин Ковалев-Случевский - Юрий Звенигородский. Великий князь Московский

На горе Сторожи у Звенигорода никаких сторожевых башен не было. В те времена, когда холм получил свое название, не существовало ни серьезного городского Кремля, ни даже самого города. А просто так башни на Руси среди леса не строили. Они просто не были нужны, тем более на возвышенности, откуда и так все видно на версты. Странно было бы, если бы такие башни строили без крепостей. В них не скроешься и не спрячешься. В целях обороны они также не пригодны. Деревянную башню поджечь вместе с ее защитниками, с помощью одной горящей стрелы — дело минуты.

Вот почему «народная» теория, что-де Древнюю Русь окружала цепь сторожевых башен, которые сигнализировали друг другу о появлении неприятеля, — вещь недоказанная. А вот действующие, мобильные охранные разъезды — сторожи — это было делом обыденным.

А еще «сторожей» иногда называли обереги — символы языческих заклинаний. Не случайно могло появиться около древнего Звенигорода такое место. Здесь, на холме, могло располагаться одно из древних языческих родовых капищ.

Западная Смоленская дорога была важной артерией, связывавшей Русь с Западом. И если мы внимательнее присмотримся к слову «сторожи», то заметим в нем глубокие старинные языковые корни. Стор-о-жить. Это ведь буквально — «находиться у дороги», у «главного пути» и его «охранять»! «Тор» — это проложенная дорога (помните — «торить путь»?), бойкое место, где много народа (очень удачно это иллюстрирует современное слово «затор»). Приставка «с» значит «рядом». Вот и получается — сторожить, значит, «быть у дороги», «жить у дороги». Для этого и создавались отрады — «сторожи». Кстати, они, как правило, были конные, и лишь в крайне редких случаях — пешие.

А еще Звенигород был вполне пограничным городом. Некоторое время в XIV столетии он находился рядом с границей Черниговского и Московского княжеств, а до этого вообще принадлежал Черниговским князьям. Вот почему здесь могли быть «сторожи», обыкновенные пограничные отряды. Но от кого надо было обороняться? Ведь самый страшный враг — Орда — был на Востоке. С Запада угрожала Литва, но не до такой степени, чтобы приближаться так близко к Москве. Парадоксально, но русские князья оборонялись не только от внешних врагов, но еще и друг от друга. Иногда даже делали это в первую очередь, а уж потом — от татар, половцев или булгар.

В Звенигороде до сих пор стоят два главных каменных собора, символизирующие два важнейших, двунадесятых, православных праздника — Рождество и Успение Пресвятой Богородицы. Оба были связаны с великими победами Дмитрия Донского: с Куликовской битвой и на реке Воже. Но построенные в одном месте, они становились ключом к церковному календарю.

Рождественский храм начинал новый Церковный год (сентябрь — первый из двунадесятых праздников календаря), а Успенский его закрывал (август — последний из больших праздников годового цикла). Кто-то задумывался в Звенигороде об особом порядке времени, об ощущении гармонии и последовательного устройства Божьего мира, об окружении человеческого бытия и быта точной символикой, связанной с общерусскими традициями.

Кто это был? Мы уже знаем ответ.

В это же время складывается и другая традиция — поминовения павших воинов. Так, если схимонах Александр — Пересвет — погиб самым первым в битве на Куликовом поле (в поединке с ордынцем Челубеем), то другой схимонах — Андрей, он же Ослябя, возможно, уцелел в битве, и в том же 1398 году, по всей видимости, упоминался как участник посольства из Москвы в Константинополь (хотя есть версии, что это мог быть один из его родственников).

В память о погибших именно в те времена установили ежегодное поминовение, которое попало на субботу перед днем Димитрия Солунского — тезоименитого князю Дмитрию Донскому. Так появилась известная Димитриевская родительская суббота, день воспоминания об упокоенных православных князьях и воинах, на поле брани убиенных.

Очень важной также была традиция поминовения, связанная с празднованием Рождества Богородицы (в этот день состоялась победа в битве). Такой храм был в Старо-Симоновском монастыре, здесь как раз и похоронили (в разное время?) Пересвета и Ослябю.

Савва Сторожевский был духовно близок с вдовой Дмитрия Донского Евдокией, а Юрий — был одним из самых любимых ею сыновей. Богородице-Рождественский храм в Москве она построила в 1392—1393 годах. А Успенский собор в столице уже существовал. Звенигород повторил московское устроение, ведь он хотел быть второй Москвой, и не меньше. Так появился вослед за деревянным храмом Успения на Городке и деревянный храм Рождества на горе Сторожи.

Но вот дружина князя Юрия возвращается из похода на Булгарию. Появляются не только средства, но и новые мастера, умевшие возводить удивительные инженерные постройки на своей древней родине, обладающие секретами старинных технологий. Начинается строительство нового — каменного храма Успения на Городке, в годы, по нашему мнению, 1395—1396-й. И это не новая, а скорее хорошо забытая старая идея разных исследователей.

А что монастырь? Он уже основан или нет? Трудно сформулировать ответ на этот вопрос точно. Ведь мы опять вернемся к выяснению — что считать датой основания обители вообще. Факт начала строительства церкви? Факт благословения основателя на игуменство? Факт первой литургии? Или факт какого-то первого публичного извещения о таком основании?

По нашему предположению, с основанием Саввино-Сторожевского монастыря в 1395—1396 годах (то есть — чуть ранее общепринятой даты) началась большая «перестройка» в Звенигороде. Она не проходила без участия Троицкого игумена Саввы. Хотя окончательный переезд старца в новый монастырь в 1398 году также может оставаться и считаться датой основания обители (нет смысла отрицать эту дату!), ведь идея ее возникновения изначально связана была исключительно и только (!) с его именем, она стала инициативой двух людей: его самого и князя Юрия.

В наши дни некоторые искусствоведы не случайно утверждают, что Андрей Рублев начал расписывать построенные каменные соборы или писать к ним иконостасы (в частности, для храма Успения на Городке) в середине 1390-х годов. Говорили даже о годе 1393-м (что, на наш взгляд, не совсем точно, так как средств для возведения церкви у князя Юрия еще не было). Это подтверждает наше мнение о появлении монастыря уже тогда. Похоже, что все работы по росписи и Успенского собора на Городке, и Рождественского — каменного храма — были в самом разгаре до 1405 года, когда инок Андрей Рублев с Феофаном Греком и Прохором с Городца начнут расписывать Благовещенский собор в Московском Кремле.