Ледяной поход генерала Корнилова - Андрей Юрьевич Петухов
Впереди, всего в нескольких десятках шагов, располагалась линия обороны красных. Они заметили движение у корниловцев. Сразу же затрещал их пулемёт, осыпая роем пуль израненный за боевой день холмик, ставший командным пунктом полка. Несколько оставшихся в живых офицеров прильнули к земле, спасаясь от смертоносного свинца за трупами убитых боевых товарищей. Рядом с бездыханным телом полковника Неженцева вжался в землю и генерал Богаевский, слушая тихий доклад временно принявшего полк корниловца. После многочисленных жестоких боёв нечего было и думать продолжать атаки жалкими остатками полка.
О плачевном состоянии Корниловского полка свидетельствует и случай, приключившийся той ночью с доктором Крошечкиным и сестрами милосердия В. С. Васильевой-Левитовой и Таней. После отправки в Елизаветинскую очередной партии раненых они пошли на хорошо знакомые и многократно исхоженные ими позиции полка. В поисках раненых они наткнулись на троих солдат, оказавшихся красноармейцами. Медиков выручила ночь и находчивость доктора, который, выхватив револьвер, прикрывал бегство девушек. В перестрелке пуля раздробила доктору предплечье[47]. «Две же сестры, не найдя никого на позициях, пошли на молочную ферму, где был штаб Армии, и им удалось сообщить о положении полка генералу Корнилову…»[288] В Партизанском полку насчитывалось едва 300[48] бойцов, а в Корниловском в строю оставалось всего 65[49] человек, к тому же до крайности измотанных трёхдневным боем и хроническим недосыпанием, не намного лучшим было состояние и 1-й бригады. Таким образом, красные могли оказаться не только на участке корниловцев, но, из-за больших интервалов между стрелками в цепи, могли беспрепятственно выйти в тыл к добровольцам.
«В упорных бесконечных боях за овладение городом, как тоненькая восковая свечечка на ветру, тают и без того поредевшие части добровольцев, – отмечал Б. А. Штейфон. – Слышен ропот: “Корнилов угробит всю армию!..”»[289] Обескровленная Добровольческая армия всё больше втягивалась в мясорубку екатеринодарских боёв.
Уникальный эпизод с дерзким рейдом генерала Казановича вполне мог развернуть ситуацию в пользу добровольцев. Но, увы, чуда не произошло. Марковцы, по невыясненной причине, не поддержали партизан. Возможно, сыграло роль и то, что связь людьми не позволяла оперативно согласовать действия бригад, с учётом особенностей каждого участка фронта. А самое главное – к ночи 29 марта (11 апреля) у Добровольческой армии не было достаточно сил и средств для успешного штурма Екатеринодара. У красных было в 5–6 раз больше живой силы и почти неограниченное количество боеприпасов. Их артиллерия работала безостановочно, выпуская в день до 10 000 снарядов. На это добровольцам ответить было не чем. Например, в 1-й батарее подполковника Миончинского 30 марта (12 апреля) снарядов практически уже не было. «К вечеру в батарее оставалось 4 шрапнели и 3 гранаты, и пошёл слух, что перед атакой всех апртиллеристов вооружат винтовками и, оставив караул у орудий, пустят: пеших – цепью в атаку, а конных – как конницу»[290].
В походной обстановке, когда армия одерживала победы над превосходящим по численности противником, штаб активно использовал манёвр, фактор неожиданности. В период же осады кубанской столицы действия добровольческих частей стали предсказуемыми. В такой обстановке лобовые атаки на узком фронте в несколько вёрст на хорошо укреплённую линию обороны не давали желаемого результата.
Глава четвёртая
Военный совет
Рано утром 30 марта (12 апреля) в штабе армии узнали о рейде генерала Казановича. Выяснилось, что город вот-вот должен был оказаться в руках добровольцев, но помешала роковая череда случайностей.
К этому времени на фронте оставалось: в 1-й бригаде около 1200 человек, а во 2-й – не более 500. Кавалерийская бригада генерала Эрдели не понесла больших потерь, однако в сложившейся обстановке она не могла сильно повлиять на ход боёв – её обход Екатеринодара не принёс фронту видимых плодов. Видя плачевное состояние армии, её ряды стали оставлять мобилизованные казаки. Некоторые добровольцы тоже стали покидать свои части, чего прежде не наблюдалось. Снарядный голод у артиллеристов-добровольцев принял крайнюю форму. На 10–20 выстрелов красных их пушки отвечали одним, а то и вовсе молчали. Число раненых в походном лазарете превышало 1500 человек.
Красные же не имели нужды в боеприпасах и, растерявшиеся в первые два дня боёв, теперь окрепли, почувствовав почву под ногами. Они постоянно подвозили подкрепления по железной дороге со станций Тихорецкой и Кавказской, а также из Новороссийска. А. И. Деникин писал о состоянии дел у противника: «Разведка штаба определяла в боевой линии до 18 тысяч бойцов при 2–3 бронепоездах, 2–4 гаубицах и 8—10 легких орудиях. Но отряды пополнялись, сменялись, прибывали новые со всех сторон. Позднее в Екатеринодарских “Известиях” мы прочли, что защита Екатеринодара обошлась большевикам в 15 тысяч человек, в том числе 10 тысяч ранеными, которыми забиты были все лазареты, все санитарные поезда, непрерывно эвакуируемые на Тихорецкую и Кавказскую»[291].
Шёл четвёртый день непрерывных боёв. Красные проявляли небывалое до той поры упорство, используя своё подавляющее преимущество в живой силе, бронепоезда и неистощимые запасы снарядов и патронов. Вся западная окраина города была занята их частями. Накапливали они силы и в огородах.
Позиции Офицерского полка в артиллерийских казармах находились всего в 400 шагах от неприятеля и были опасно выдвинуты вперёд, поэтому они подвергались обстрелу не только с фронта, но и с флангов. Слева от казарм через дорогу уступом назад располагался Партизанский полк. Ещё левее стояли корниловцы, числом в 65 штыков. Их положение оказалось наиболее плачевным – погиб полковник Неженцев, а его заместитель полковник Индейкин был ранен. К тому же среди оставшихся в строю корниловцев было несколько раненых, но отказавшихся идти в лазарет, были раненные в руку и стрелявшие здоровой рукой, был даже один офицер с выбитым глазом. С лёгкими ранениями у офицеров вообще не принято было покидать передовую.
«Когда Корнилову доложили о смерти Неженцева, – вспоминал А. И. Деникин, – он закрыл лицо руками и долго молчал. Был угрюм и задумчив; ни разу с тех пор шутка не срывалась с его уст, никто не видел больше его улыбки. Не раз он неожиданно прерывал разговор с новым человеком:
– Вы знаете, Неженцев убит, какая тяжёлая
