Виктор Баранов - Мы из СМЕРШа. «Смерть шпионам!»
За эти суетные дни Сазонов упустил из виду «ненаглядного» своего. И хотя во время совещания он узнал, что Бондарева вызвали в политотдел армии, однако не придал этому значения.
По сообщению капитана Разина, этот участок работы запущен и сотрудники отдела не реагировали на высказывания антисоветской направленности, не принимали действенных мер по пресечению особо злостных реплик по отношению к нашей партии и советской власти. Так, например, сержант Куликов в кругу своего расчета говорил, что у них в деревне столбы поставили, провода повесили, а электричества не дали, но провели только одну «брехаловку», то есть радиосеть. И он же говорил: посмотришь под пуговицей на кальсонах, а там вши, как на партсобрании, сидят дружно и дремлют. К тому же вот рядовой Уханов допустил нецензурные выражения на лекции пропагандиста дивизии на тему: «Национальная политика ВКП(б)». Так, на слова лектора «царская Россия была тюрьмой народов» он вслух сказал: «Ну и ебись ты конем!»
Потом капитан цитировал еще много высказываний, подрывающих колхозный строй, и зачитывал из текста, как повозочный из полкового хозвзвода Гамаюнов сказал, что «хорошо жилось до колхозов, когда были ТОЗы[39], лишь тогда только немного и обустроилась деревня, а потом в колхозе все стало общее – значит, ничье! А МТС[40] пашет через пень-колоду – никто за это не отвечает, а в конце года на трудодень сто грамм зерна». Другой его собеседник, солдат Кулевич, ранее находившийся на оккупированной территории и призванный через полевой военкомат, говорил: «Как войну закончим, так на селе должны быть перемены. Я так кумекаю – вернули погоны, вернут и загоны[41]». А рядовой Кураев даже спел частушку антисоветского содержания: «Едет Сталин на карете, а карета без колес. Ты куда поехал, Сталин? – Ликвидировать овес».
И не только рядовые, но и офицеры допускают безответственные высказывания и порой разглашают государственные тайны. Лейтенант-воентехник Зайцев в кругу собутыльников полностью раскрыл спецмероприятие, когда он участвовал в засаде на бежавшего из-под ареста бывшего командира «железной дивизии» Гая[42], и при этом выразил сомнение в его принадлежности к врагам народа!
Потом капитан Разин бодрым голосом зачитал заключение о результатах проверки, отметив при этом, что в дивизии устный антисоветизм стал бытовым явлением, а контрразведка не обращает внимания на вражеские высказывания, не ведет профилактику среди тех лиц, кто с враждебным умыслом допускает выпады против мероприятий партии и правительства и клевещет на советский общественный строй!
– А что делает в это время Особый отдел? – вопрошал капитан, оторвавшись от текста и обращаясь прямо к Сазонову. – Оказывается, он только наблюдает и регистрирует антисоветчину! Разработок на такие явления отдел не заводит, политорганы не информируются...
Сазонов понимал, что по закону Разин прав, но слишком суров и жесток был этот закон! Ну а многих, кого проверяющий записал в антисоветчики, он за врагов не считал и знал, что все они, когда надо, безропотно отдадут свои жизни за нашу власть и правительство, а выразиться матерком о порядках в стране, колхозе, на предприятии, в адрес малого начальства – так это первое дело для них! Там, у себя дома, их еще сдерживал страх перед органами, а здесь, на фронте, где смерть была рядом, они считали, что никто не будет придираться, если вслух обмолвиться о власти не так, как говорят политработники, славословя заботу партии и правительства о трудящихся. Ну, что с ними поделаешь?! И как их переубедишь, если лозунги и обещания хорошей жизни остались словами, а действительность была другой! И он вспомнил арест политрука Волкова в ноябре сорок первого. Если разобраться по существу, он не замахивался на советскую власть, но позволил себе вслух поразмыслить о несоответствии нашей довоенной доктрины и критикнуть Верховного! Однако закон-то очень суров! Десять лет лагерей для Волкова – много!
Разин закончил свой критический обзор и спросил, есть ли к нему вопросы, но их не оказалось. Тогда Сазонов, как положено, заверил проверяющего, что оперативный состав учтет все критические замечания по данной линии работы и выполнит рекомендации по устранению недостатков... И еще много слов благодарности было сказано в адрес проверяющих за ценные указания, советы и помощь по конкретным делам! На этом совещание окончилось.
Все расходились, довольные тем, что совещание не затянулось и что они успеют к обеду. А у Сазонова был запланирован и согласован с Ковалевым вечер отдыха для проверяющих. Пусть не думают потомки, что на фронте только и делали, что стреляли и совершали героические подвиги. Такое представление о войне могли создать газеты того времени, где только и было: умение бить фрицев; героика от рядового до генерала, трезвость и высокая культура на фоне преданности Родине! Солдаты и офицеры, изображенные во фронтовых очерках, не расставались с томиками стихов Маяковского или с книгой «Как закалялась сталь» Н. Островского, знали только бои и сражения и пили... только чай! Отработанные, отфильтрованные по единому штампу ГлавПУ и Главлита, другой жизни о войне газеты показывать не могли!
Как советовал Сазонову его коллега Денисенко, для вечера отдыха нужна была баня. Об этом он договорился с командиром саперов майором Собинским. Их баня была шедевром инженерного искусства! Бревенчатая красавица с петушком на камышовой крыше, с крыльцом и навесом, с перилами из березовых жердей, в глубине ельника она смотрелась как сказочный теремок. В просторном, теплом предбаннике стояла длинная железная печь и широкие лавки со спинками. Парная – такую ищи, по всей дивизии не найдешь! Специально подобранные булыжники и несколько чугунных чушек были заложены в срезанную часть трофейного понтона, нагреваемого с улицы. Ковша воды хватало, чтобы паром охватывало всю парную, сработанную из осиновых плах. Откуда-то солдаты достали березовые веники, но в ходу были и можжевеловые. В бане стоял смолистый запах леса, свежего дерева и земляничного мыла.
Мылись в бане долго. Три-четыре захода в парную утомили гостей. Распаренные, уставшие, но довольные, они возвращались в блиндаж и, увидев на столе давно забытую на вкус цивильную снедь, дружно выразили свой восторг. Как было приятно после бани сесть за такой стол. Ординарец Сазонова с блеском оправдал свою довоенную должность – завхоз. Он предусмотрел все для застолья. Длинный стол из снарядных ящиков был накрыт белой бумагой, на полу и по углам лежал лапник, издавая приятный лесной дух. В офицерской столовой он раздобыл тарелки, вилки, стаканы, а четыре фонаря с чистыми стеклами уютно освещали весь отсек. Разведенный спирт стоял в холодном термосе. Сельские дары, полученные в обмен: капуста, огурцы, моченые яблоки, сало и американская консервированная колбаса, – были порезаны и разложены по тарелкам. Ведро вареной картошки, закрытое двумя одеялами, томилось, ожидая своей очереди. Сазонов скромно выслушал похвалу. Он был несказанно рад, что все удалось и Егоров не подвел – стол на славу; проверка заканчивается, не предвещая неприятностей. В дивизии все спокойно, а Бондарев отказался от товарищеского ужина – ему завтра в политотдел армии.
