Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин
Какая мужественная уверенность в последней строке! Я часто задумывался, смогу ли я когда-нибудь сказать то же самое.
Для того чтобы оценить возможность этого признания, нужно осмыслить «мой путь». Для этого я попытаюсь посмотреть на него как на объект, с отдаления попробую увидеть закономерности своей судьбы. С первого взгляда кажется, что логику «моего пути» понять невозможно, но разложив эту сложнейшую кривую на элементарные составляющие, как это делали с предметами художники авангардисты, я смогу упростить задачу. Закрыв глаза и мысленно оглядываясь на свою прошлую жизнь, я понимаю, что могу аппроксимировать «мой путь» простейшими геометрическими фигурами: коротким отрезком прямой, кругом и наложенным на него квадратом. Соседство круга и квадрата наводит на мысль о древней задаче «квадратуры круга». Думаю, прием метафорического приближения допусти́м, ведь в математике для вычисления интеграла используется трапеция, а для вычисления значений сложных функций часто используется значение отрезка ряда. В точных науках приближение позволяет исследовать числовые характеристики и качественные свойства объекта.
В моем случае таким способом я попытаюсь исследовать особенности и свойства своей жизни, которая была открытой, деятельной, сложной. Но мне казалось, что я все время хожу по кругу мытарств: общественно-социальные, производственные отношения; и одновременно я нахожусь внутри периметров прямоугольных фундаментов выстроенных мной домов, я их пленник и созидатель.
Круг и квадрат – символы моей жизни. Иногда она, правда, выходила на короткие прямолинейные отрезки, и тогда все удавалось, все складывалось. Но вскоре мой путь вновь изгибался, в круг мытарств заключался квадрат фундамента нового дома, а этот квадрат своими острыми углами вспарывал границы окружности, эти геометрические фигуры, казалось, конкурировали, их площади конфликтовали. Мои лучшие, благородные побуждения пресекались бестолковыми законами или безнравственными поступками людей. И тогда я верил, что задача квадратуры круга не имеет решения, что это лишь бессмысленный метафорический образ. И все же я упорно пытался ее решить – не с помощью циркуля и линейки, не с помощью формул, а посредством силы воли, веры в свое предназначение, с помощью своего упрямого человеческого характера, честных помощников и искренне любящих меня людей.
Сотни выстроенных под моим руководством зданий различного назначения, благодарность тысяч живущих и работающих в них людей – убедительное доказательство того, что моя жизнь – не-бессмысленна, что если я не смог полностью примирить круг и квадрат, то мои потомки, унаследовавшие черты моего характера, продолжат мой путь каждый на своем поприще, с уважением к собственной судьбе. Они понимают ценность и особенность жизни, как сказал мой юный, недавно ушедший внук Павел: «Жизнь одна, и ее нельзя изменить…»
Я понимаю «квадратуру круга» – как символ нескончаемости человеческого познания, деятельности, поиска, преодоления, совершенствования. Знаю, что у Валентина Катаева есть пьеса с таким же символичным названием, – она о своем времени. Моя повесть – о времени моем, вернее, нашем. Оценить самому свою жизнь мне сложно, поэтому приглашаю в помощники вас, мои любезные читатели. Вы должны понимать, что в моей повести есть и доля художественного вымысла, и ограниченность повествования рамками литературного жанра.
Глава первая
Буран
Алексей Николаевич Зубов, генеральный директор большой строительной компании, позабыв о времени и неотложных делах, через окно своего просторного, обставленного с рациональной изысканностью кабинета, рассматривал новую весну. Много их повидал он на жизненном пути. И каждая со своим ликом, нравом, со своими повадками и голосом. Одна ленивая, нерасторопная, разгоралась только во второй половине назначенного ей срока, трусливо уступала зиме законные вешние права вплоть до конца апреля. Другая – напористая, мощная, как аккорды Первого концерта Чайковского, свою победную поступь начинала из-за такта, выталкивала зиму раньше отведенного ей времени, и уже в начале марта расцвечивала землю цветами со щедростью и грацией боттичеллевой «Весны».
Нынче весна выдалась какой-то совсем уж обыкновенной, серенькой, ничем не запоминающейся. Хотя любая весна – радость, праздник, надежда. Снежный февраль плавно перетек в снежный март. Потепление на несколько градусов в ветреном воздухе осталось почти незамеченным. Но вешние звуки сладко щемили сердце. Поскрипывали деревья в парке, городские ручьи мелодично позвякивали по бетонным днищам дождеприемников, расположенных вдоль городских асфальтовых дорог. А слабо закрепленные рекламные конструкции превратились в нежно перекликающиеся эоловы арфы.
Сегодня солнечные лучи явно окрепли, стали длиннее и толще, облака, наоборот, легче, воздушнее. Деревья щеголяли офицерской выправкой. А зеленая, неподвластная никаким провокационным модам трава, появившаяся на газонах, казалась вечной, неподатливой ни времени, ни морозам. И новые дома тоже стали признаком весны. Раньше столько в Петербурге не строили. Теперь поражающие масштабы домостроительства особенно выявляются по весне, когда проясняется небо и становится заметно изменение привычного окрестного вида. Новые высотки изменяют вековую перспективу, заслоняя собой горизонт, шпили, купола, улицы и деревья. Разрастается по весне «городской железобетонный лес».
Трудно было представить, что этот стоящий у окна солидный человек с приятными чертами лица, высоким лбом и волевым подбородком, руководитель ответственного предприятия, вслушивается сейчас как мальчишка в вешние звуки, с юношеской надеждой высматривает природные и урбанистические весенние приметы.
В сквере, напротив своих окон, Алексей Николаевич заприметил трех молодых людей, еще подростков. Они что-то громко обсуждали, радостно смеялись.
Зубову вдруг захотелось узнать, чему радуются современные молодые люди, о чем говорят, захотелось присоединиться к их радости. И он решил подслушать веселый разговор мальчишек. Но, приоткрыв окно, не смог ничего понять, густые весенние звуки маскировали ребячий говор, не позволяли расслышать слов.
– Какой же я любопытный, – укоризненно подумал о себе директор. С улыбкой посмотрел на веселую молодежь и вспомнил вдруг свое, такое давнее и такое родное, на грани отрочества, детство.
* * *…Железные кровати были расставлены в четыре ряда и заполнили весь зрительный зал деревянного клуба. В центре помещения оставался достаточно широкий промежуток, где находилось несколько столов с придвинутыми к ним стульями.
Зал был небольшой, оканчивался низкой маленькой сценой. Трое подростков, получивших в вестибюле постельное белье, вошли в зал.
– Ох ты, – разочаровано воскликнул кучерявый коренастый паренек.
– Что, ох ты? – не оборачиваясь на него, проговорил худущий длинноногий его спутник, пробиравшийся к окну.
– А говорили, что будет общежитие, – капризно продолжил кучерявый.
– Общежитие на ремонте, – со знанием дела ответил длинноногий.
– А ты откуда знаешь?
– Знаю. У меня брат здесь учится. Давайте сюда, – махнул он приятелям рукой.
– А чем там лучше? – вдруг недоверчиво произнес третий, низкорослый мальчишка в
