Зинаида Чалая - Анатолий Серов

Вскоре герои испанской эпопеи были приняты в Кремле руководителями партии и правительства. Серов представил им своих соратников:

— Вот мои орелики. Они хорошо дрались за идеи нашей Родины, за идеи коммунизма.

В дальнейшем Серов не раз вызывался в Кремль. С ним беседовали руководители страны. Они сердечно полюбили этого открытого, искреннего, бесстрашного юношу, едва достигнувшего двадцати восьми лет, но совершившего дела, достойные крупных полководцев.

Серов потом все время чувствовал их внимание и поддержку. Это давало ему новые силы, и он, отказавшись от отдыха, отдался новой работе, используя свой громадный опыт.

Близкие друзья и родные любовно всматривались в Анатолия, замечая, как он изменился и возмужал. От него веяло не только могучей жизнерадостностью, но и суровой уверенностью испытанного воина.

— Ты будто и ростом стал выше, и шире в плечах!

Его веселые глаза принимали сосредоточенное, суровое выражение, которого не видели у него раньше. Оно не исчезало даже, когда он, казалось, по-прежнему шутил и веселился. Картины смертоносных воздушных схваток, боль от потери павших в бою, само лицо смерти, которой он не один раз смотрел в глаза, — все это, казалось, жило в нем и горело неистребимым внутренним огнем.

Когда Анатолий с Михаилом Нестеровичем Якушиным пришли на елку к друзьям, те так радовались, что невозможно передать. Дети приготовили ему новогодние забавные подарки. Дед-Мороз держал маленький плакат с приветствием: «Нашему свирепому истребителю! Нашему Герою! Нашему милому дяде Толе ура!»

Анатолий мало рассказывал о своих боевых делах. Его друзья больше узнали от Якушина и других его товарищей. Он удивлялся, когда ему задавали вопросы, как это он «садился на хвост врагу и рубил ему хвост?» Хохотал, спрашивал, откуда это известно? Но порой становился задумчив, и тогда в глазах его появлялся как бы тяжелый свинцовый отблеск пережитых схваток.

Сердце Серова билось горячей благодарностью к Родине, так высоко оценившей его подвиг.

— Хочу только одного, — признавался он нам, — отдать жизнь за народ, за нашу страну.

Герой-летчик не жил одними воспоминаниями. Он извлекал из прошлого уроки, те важные моменты, какие могли сыграть большую роль в развитии боевой авиации. Как настоящий новатор-революционер он должен был всю сумму опыта передать широким массам, поставить на службу нашей армии.

— Я бы с удовольствием пошел инструктором в летную школу, лишь бы осуществить это дело, — говорил он со своей обычной непосредственностью и скромностью.

Но Серов получил работу гораздо более крупных масштабов. Его назначили начальником летной инспекции. В то время Военно-Воздушными Силами командовал дважды Герой Советского Союза Яков Владимирович Смушкевич — бывший его командующий на испанском фронте.

Серов привлек к работе в инспекции Михаила Якушина, Бориса Смирнова, Евгения Антонова и других своих друзей по Испании, имевших опыт современного воздушного боя.

— Не только проверять учебно-боевую подготовку летных кадров, но и добиваться ее развития на основе использования новейшей техники, новейших методов воздушного боя, переучивать и толкать вперед, — говорил он товарищам. — Эту задачу поставила перед нами партия.

В инспекции повеяло новым духом.

Серов внушал командирам:

— Опыт пилотажа и воздушного боя растет, техника материальной части непрерывно развивается. Мы не можем учить людей по старым канонам. Летчики обязаны идти вперед, наш долг — ускорить это движение.

Все новое, что создавалось в области боевого самолетостроения, становилось на вооружение авиации, вступало по требованию Серова в распоряжение не только строевых частей, но и летных школ.

При посещении подведомственных учебных заведений и авиачастей инспекторы теперь пользовались главным образом быстроходными боевыми машинами. Они прибывали в строевые части, собирали летчиков и вели с ними беседы об их практике, особое внимание уделяли полетам.

В одной из строевых частей, Анатолий Константинович решил проверить индивидуальную технику пилотирования на боевых самолетах. Однако полеты задерживались. Наконец Серову сказали, что сложный пилотаж здесь не проводится, так как машины изношены. Серов осмотрел все машины, выбрал ту, которая считалась здесь самой ненадежной, взлетел на ней и проделал в воздухе ряд фигур высшего пилотажа. Таким же образом он проверил в воздухе все самолеты. Затем собрал летчиков, немного смущенных и обиженных. Они говорили:

— Вы сами видите — машины потрепанные. Разок слетать, конечно, можно. Но пора бы дать нам новую технику.

— Новую материальную часть вам скоро пришлют. Но до тех пор просто грешно не использовать того, что имеешь. На этих машинах можно работать. Конечно, когда не хватает уверенности в себе, — лукаво усмехнулся Анатолий, — то и на новеньком самолете сломаешь себе шею. Посмотрели бы вы, на чем летали ребята в Испании! Да еще против целой тучи фашистских «фиатов» и «мессеров». Машина вся продырявлена, черт ее знает, как она еще не падает… А они управляли ею, лупили фашистов, сбивали их! Потом садились на своем решете… чтобы через час-другой опять лететь в бой на том же «чатос»… Да у вас по сравнению с ними целое богатство. Право же, вы богачи, ребята!

Летчики улыбались. Они начали полеты. Серов увидел, что имеет дело с мастерами летного искусства. Он дружески простился с истребителями и вскоре добился отправки в этот полк новых самолетов.

Серов несколько раз побывал в этом полку.

— Каждое его посещение, — рассказывали летчики, — обогащало нас опытом, знаниями. Спросите у любого из наших лучших летчиков, откуда у него такой смелый и чистый стиль пилотирования, он скажет: «Серов показал, Серов научил».

Вокруг него все кипело. Стоило кому-нибудь из его помощников заявить, что не хватает средств, техники, людей, как Анатолий тотчас же принимал меры, и недостающее находилось. Не было случая, чтобы дверь перед ним осталась закрытой. Все уже знали, что бесполезно отсылать Серова от стола к столу.

Входил в комнату быстро, широко распахивая дверь, словно ветер врывался в кабинеты начальников и специалистов. Он просто и доверительно объяснял суть дела и прямо спрашивал:

— Это можно сделать? Так давайте сейчас же и сделаем.

Друзья прозвали его «минхерц» (искаженное немецкое «мое сердце») за горячее сердце, отзывчивость, чуткость. Он заботился не только о летчиках, но и о всех работниках инспекции, об их детях и женах, бывал часто у друзей, и они — у него.

Женитьба истребителя