Александр Бек - Талант (Жизнь Бережкова)

- Ну как? - снова спросил Подрайский. - Ничего особенного не замечаете?

- Не замечаю... Только, пожалуй...

- Что, Алексей Николаевич?..

- Пахнет как-то странно...

Подрайский, казалось, ожидал этих слов. Он довольно засмеялся и сказал:

- Знаете, чем это пахнет?

- Чем?

- Новой эрой в автомобильном деле. Отныне советский автотранспорт не будет больше испытывать недостатка в горючем.

- Ого! Если так, это действительно великое дело.

- Да, - подтвердил Подрайский. - Затормозите-ка, Алексей Николаевич.

Я остановил машину, Подрайский сошел, отвернул гайку карбюратора, налил оттуда прямо в ладонь немного жидкости желтоватого цвета и поднес к моему носу. Жидкость оказалась скипидаром. Так вот откуда этот запах дегтя. Не знаю, самому ли Подрайскому пришла идея использовать скипидар в качестве горючего, или он где-либо залучил это "изобретение", но, во всяком случае, его предложение произвело сенсацию.

Ввиду отчаянной нехватки бензина "изобретение" было немедленно принято, хотя, как вскоре выяснилось, от скипидара залипали кольца, что создавало всякие затруднения для шоферов.

В распоряжение Подрайского был выделен заводик около Москвы, где он организовал возгонку скипидара.

Наверное, у Подрайского найдется бутыль хлористого магния. Он не откажется дать мне ее взаймы. Скорее туда, к нему!

8

Что такое двадцать километров? В прежние времена я бы ответил: "Двадцать минут езды на мотоциклетке!"

Однако теперь, зайдя домой, чтобы наскоро позавтракать, я лишь вздохнул, посмотрев на свою машину, стоявшую в передней. Может быть, все-таки решиться? Выведу ее, испробую... Нет, я уже примеривался - левая нога не доставала до опоры.

Двадцать километров для меня теперь нелегкий путь. Трамваем я смогу подъехать лишь к заставе. А дальше? Э, доберусь на перекладных. Есть, знаете ли, такой способ. Оглянешься, увидишь попутную подводу, подождешь, попросишь: "Эй, друг, подвези!" Возница хмуро посмотрит на тебя и хлестнет лошадь; следующий тоже не посадит; третий, глядишь, и подвезет. Невесело, но чего не предпримешь, когда впереди маячит сверкающая огромная бутыль с чудесной жидкостью, посредством которой я превращу обыкновенный булыжник в прелестный жерновок.

Но вдруг Подрайский откажет мне в кредите? Вдруг его давно уже нет на скипидарном заводе? Так и хотелось хлестнуть лошаденку. Скорей, скорей!

При крохотном заводике, в маленькой директорской квартире, на окнах которой красовались отнюдь не малиновые бархатные, а скромные полотняные занавески, обитал Подрайский.

Дверь открыл он сам.

- А, Алексей Николаевич! Какими судьбами? По делу? Великолепно... Люблю деловых людей.

Подрайский провел меня в столовую. Вещи были новенькие, видимо сделанные здесь же, в столярной мастерской завода, отсвечивали лаком.

- Да, все новое! - восклицает Подрайский, заметив, что я окинул взглядом комнату. - Из старой жизни ничего не взято... Все кануло. И в душе ничего старого.

Его черные живые глазки останавливаются на развешанных веером портретах. Рядом с Марксом - выдающиеся представительницы коммунистического женского движения: Клара Цеткин, Роза Люксембург, кажется, Коллонтай...

Я повторяю:

- У меня к вам срочное дело, Анатолий Викентьевич!

- О делах успеется... Лелечка! Алексей Николаевич, знакомьтесь с моей женой.

Я, конечно, ничем не выражаю удивление, когда вместо Елизаветы Павловны, почтенной дамы, чьим именем был в свое время назван таинственный "лизит", меня приветствует довольно юная особа. Она шутливо восклицает:

- Рукопожатия отменяются!

Таков текст распространенного в те времена плаката. Я отвешиваю поклон. Супруга Подрайского откидывает со лба короткие пышные волосы. Глядит она победоносно. Загорелая, в грубоватой, армейского сукна юбке, в ладных полумужских сапожках. Весьма современный вид!

Однако сейчас меня интересует отнюдь не хозяйка дома.

- Анатолий Викентьевич, мне нужна всего одна бутыль...

- Бутылочка всегда найдется в нашем доме.

Жена моментально подхватывает этот сигнал. Раскрываются дверцы буфета. На столе появляются водка, сало, хлеб, соленые огурчики.

- Не взыщите: угощение пролетарское, - говорит современная женщина.

Хозяин собственноручно накладывает мне соленых рыжиков. Его руки, которые я в последний раз видел заскорузлыми, желтыми, теперь пополнели, порозовели.

Из кухни выплывает сковородка жареной, потрясающе румяной картошки. Мы беседуем о том о сем. Лелечка несколько дней не была в Москве и сейчас выражает неудовольствие. Как это я не знаю, сколько еще магазинов появилось на Петровке? Правда ли, что в Столешниковом открылась кондитерская?

Меня жгуче интересует другое: достану ли я у Подрайского то, что до зарезу мне необходимо? Впрочем, меня волнует и другой вопрос: предложат ли мне еще жареной картошки? Проклятый аппетит...

Но что поделаешь, если с утра во рту ничего не было, кроме нескольких ложек опостылевшей каши?!

Подрайский любезно угощает:

- Разрешите наполнить вашу рюмку, Алексей Николаевич! Выпьем за вас, за вашу энергию, ваше будущее!

Супруга Подрайского значительно добавляет:

- Теперь жизнь повернулась к энергичным людям.

Подкрепившись, я и сам ощущаю прилив энергии.

- Анатолий Викентьевич, придумана потрясающая вещь. Нужна ваша помощь.

- С удовольствием, с удовольствием, - мурлычет Подрайский.

Я с удивлением узнаю интонации прежнего Бархатного Кота. Благосклонно взирая на меня, он поддакивает супруге:

- Лелечка права. Государство снова открыло дорогу энергичным людям.

- Да, да, - соглашаюсь я. - И вот потребовалась бутыль хлористого магния.

- К вашим услугам... И даже без всякой накидки. Так сказать, по себестоимости.

Вот черт, как выговорить, что я приехал за бутылью без гроша в кармане? Я бормочу:

- Но я... Но мне... Поверьте мне, Анатолий Викентьевич, на недельку в долг... Пущу мельницу и расплачусь!

- Мельницу?

- Да, прелестное изобретение, - спешу объяснить я. - Совершенно оригинальное...

Бархатный Кот наклоняется ко мне, с интересом выспрашивает о мельнице.

- Все понятно, - говорит наконец он. - Едем!

- Куда?

- Подкатим прямо к вашему особнячку... Получите бутыль, так сказать, с доставкой на дом... Сам довезу вас на машине.

- Только не на машине!

Это протестует Лелечка. Ее крупные ноздри выразительно потягивают воздух, и я вспоминаю запахи скипидара, пропитавшие облезлый "фиат" Подрайского.

- Поедешь на Еруслане, - решает она. - Сейчас скажу, чтоб подавали к крыльцу нашу конармию.

Меня несколько страшит неожиданная услужливость Подрайского, но предложение весьма кстати. Как иначе я дотащусь со своей драгоценной ношей?