Алексей Федоров - Вперед, на запад ! (Подпольный обком действует - 3)

- Из них двадцать я взял у него в долг, - сказал Тарасенко.

- Тогда, - продолжал Егоров, - тем более странно. За все время сто восемьдесят кило... Если считать по нормам Балицкого, пятнадцать-двадцать килограммов на эшелон... Никак не получается...

- Ладно, на месте поговорим. Вы тут оставайтесь, товарищ Егоров...

Распрощавшись с товарищами, я вскочил в седло и приказал связному ехать поскорее...

*

Приходилось мне бывать и в крупных соединениях, и в небольших отрядах. Все они в чем-то походили друг на друга. Сперва задержат на заставе, проверят, потом протоптанной дорожкой подъезжаешь к лагерю и у штабной палатки или землянки видишь снующий народ. Если ночь, как сейчас, - у костра сидят, полулежат, беседуют дежурные. Командир вскочит, пойдет навстречу.

А тут мы учуяли уже дымок костра, а заставы все нет. Вдруг связной его фамилия Гарбузенко - сказал громким шепотом:

- Почекайте, я натяну, чтоб не гремело... - Слез со своего коняки, уверенно пошел в темноту леса и долго с чем-то там возился. Я пошел за ним. От дерева к дереву, удаляясь вглубь, были натянуты в два ряда парашютные стропы с привешенными к ним пустыми консервными банками. Гарбузенко сообщил мне, что это сооружение подходит к самому штабу. Я дернул. Банки загремели. В ту же секунду Гарбузенко свистнул два раза протяжно и один раз отрывисто.

- Разве можно дергать, товарищ генерал! Тут враз застрелят!

В ответ тоже раздался свист, и тогда мы поехали дальше. Всюду на тропе валялись сухие сучья. Откуда такое множество? Оказалось, что и хворост рассыпан специально, чтобы никто не мог пройти тут бесшумно.

И вот, наконец, в гуще ельника увидел я тусклый огонек, прикрытый со всех сторон поставленными и подвешенными еловыми ветками. Странное дело у костра никого нет. Сопровождавшие меня бойцы стали ругаться, один даже крикнул:

- Стрелять буду!

- Так где ж ваш штаб? - спросил я связного не без раздражения.

Из-за дерева вышел бородатый человек и, мягко ступая валенками, двинулся в мою сторону. Я направил на него свет электрического фонарика.

- Командир отряда, старший лейтенант Кравченко, - четко произнес бородач, поднося руку к фуражке. - Во вверенном мне отряде имени Богуна происшествий никаких нет... - И он продолжал установленные слова рапорта.

Я спешился, подал ему руку, но все еще не мог прийти в себя от изумления. Подошли еще два человека. Начхоз Петро Терещенко и повариха Руденко.

- Что с тобой, Федя, болен? - спросил я наконец. - Почему в валенках, почему борода? Где твои люди?

- Валенки, товарищ генерал-майор, для тепла, борода растет сама, я здоров, люди на задании.

Он отвечал по-военному четко. Но в четкости этой слышалась дерзость.

- В чем дело, товарищ Кравченко? Почему не вооружены лично? Почему не вижу надежной охраны лагеря и штаба? И объясните заодно, что это за... грамота? - я протянул ему донесение, присланное со связным.

- Разрешите отвечать?.. - Я, сдерживая накипающее бешенство, кивнул головой. - Лично у меня есть на вооружении пистолет "вальтер", две гранаты. Автомат отдал вышедшему на дорогу минеру. Командованию известно, что часть людей мне выделили невооруженными. Приходится давать свои автомат.

Не нравился мне, решительно не нравился нарочито официальный тон, которым разговаривал со мною Кравченко... И вдруг слышу - ашу-у-чу, чшу-чу-чу - определенно, паровоз. Далеко, правда, но слышимость достаточно ясная. Потом - глухой взрыв, вспышка зарева на облаках и почти в ту же секунду отчаянная, заливистая пулеметная стрекотня. Судя по частоте и слитности - по крайней мере из четырех стволов...

- Двадцать третий эшелон, товарищ генерал-майор! - сказал Кравченко, и тут я только заметал, что он улыбается.

- Ладно, Федя, давай посидим. Чай у тебя есть?

- Кофе, Алексей Федорович! Я пью черный, для вас, если хотите, найду сухого молока.

Так начался наш разговор, в продолжение которого я все больше убеждался, что передо мной человек сложный и своеобразный.

Раньше, чем передать его разговор, опишу обстановку. Привыкнув к полутьме, я разглядел между деревьями несколько очень низких лежанок-шалашей. В них и сидеть было невозможно, не то что стоять. Увидел три нагруженных возка. Два из них были укрыты брезентом, увязаны: запрягай лошадь и сейчас же в поход, третий тоже накрыт брезентом, но не увязан. Заметив, что я разглядываю этот транспорт, Кравченко тоном опытного терпеливого учителя сказал:

- Один возок с боеприпасами. Они всегда упакованы. Другой возок с "нз", то есть с неприкосновенными продовольственными запасами на случай, если придется мгновенно уходить, третий возок - продовольствие, которым мы пользуемся повседневно...

Что я еще увидел?.. В том-то и дело, что больше я ничего и не увидел. Больше ничего не было. И никого, кроме Кравченко, поварихи и начхоза. Командование отряда, штаб, хозяйственное руководство, складское хозяйство - все осуществляли в это время они втроем. И комиссар, и начальник штаба, и командиры подрывных групп - все были на задании.

- Какие им даны задания, Федя?

- Нас, Алексей Федорович, всего шестьдесят два человека. В удобную для подрывных действий ночь мы делим их на равные группы по восемь человек. Каждой группе даем мины замедленного действия и мины мгновенного действия. Каждой группе даем задание. В каждой группе есть минер и его помощник, есть боец охраны тыла, по два бойца бокового охранения и одна медицинская сестра. Комиссар, начальник штаба и я поочередно бываем с одной из групп или остаемся на охране лагеря.

- Сколько ты получил толу?

- Сто восемьдесят килограммов.

- Но ты ведь сообщаешь, что подорвал двадцать два эшелона. Как же получается? Средняя норма у Лысенко, у Балицкого...

- Я знаю, Алексей Федорович, можно и по двадцать килограммов тратить на эшелон. Но семи достаточно...

Мы попивали кофеек и спокойно рассуждали о том, какие нормы взрывчатки следует установить, сколько человек должно выходить на полотно железной дороги, как чередовать мины замедленного и мины мгновенного действия, в какой обуви лучше подходить к полотну...

- Я, Алексей Федорович, получил инструкцию Егорова, чтобы все сыходящие на полотно обували сапоги немецкого образца. Это неверно. Лапти лучше. Они оставляют совершенно неопределенный след даже в сырую погоду. Кроме того, лыко имеет свой девственный запах, совершенно сбивающий с толку собак-ищеек...

Небо над нами светлело от огромного зарева, и пулеметные очереди не стихали, и разбуженные взрывом и светом зарева птицы кружили с отчаянным криком над лесом - все было в тревоге. Но Кравченко был спокоен. Ему, видимо, и в голову не приходило, что с кем-то из вышедших на дорогу подрывников может случиться в эту ночь несчастье. "Естественно ли это спокойствие?" - спрашивал я себя.