Николай Почивалин - Роман по заказу

— Выдумщик он был!.. За что ни возьмется, все у него получалось по-своему. Необычно как-то, ярко. Я вон по школам знаю: дадут из районо указание — провести мероприятие по осенним посадкам. Так оно мероприятием и проводится. Кто пришел, кто нет. Двое лопаты принесли — пятеро забыли. И выходит, абы как да поскорее. А у Сергея — в ту же первую осень, пришел я — праздник! Торжественная линейка во дворе. Знамя развернуто. Сергей перед ними — как командир. По стойке смирно. Трое ребят из строя вышли и в свои серебряные фанфары-горны — как выдадут, аж мурашки по коже!.. Лопаты, грабли, носилки, саженцы — все это заранее приготовлено. И, и закрутилось! Вроде и работа, и игра. Наперегонки, один лучше другого старается. И Сергей, конечно, со всеми. То покопает, то покажет, как лучше корни у саженца расправить, то пошутит с кем. Сначала я, помню, подумал: а зачем это директору? А пригляделся, ощутил — атмосферу эту, и понял: правильно. Если ты у ребят воспитываешь уважение к труду — уважай труд и сам, поработай вместе. Подейственней любых слов получается. В перерыв ребята его облепили — как пчелы. Подошел — спрашивает, слышу, паренька: «У тебя кто друг?» — «Вон, говорит, Васька». — «Видишь, говорит, теперь у тебя еще друг прибавился. Тот самый кленок, который ты посадил. На всю жизнь — друг. Станешь большим, взрослым, придешь сюда, а он уже — дерево. Чуть не до самого неба, руками не обхватишь. Ты тогда, знаешь, что сделай? — ухом к нему прижмись. И услышишь, как радуется он тебе. Шумит, спрашивает: как живешь, Володя? А ты ему по-дружески: «Да ничего, старик. Недавно, понимаешь, Героем Социалистического Труда стал!..»

Мы оба улыбаемся — нетрудно представить, как зарделся от удовольствия этот паренек, как восторженно загалдели ребята; Леонид Иванович потише, позадумчивей говорит:

— Про Сергея вот еще что надо сказать… Работал он, конечно, побольше других. Ночами читал. У него, кстати, превосходная библиотека была. Занят был — по маковку. И всегда находил время на обычное человеческое участие, внимание. Причем, не по обязанности — потому, дескать, что директор. Нет, совершенно естественно. По натуре своей. По какой-то врожденной душевной зоркости, что ли. Спросите Софью Маркеловну, Александру Петровну, любого, кто с ним работал, — каждому чем-то да помог… Про меня уж и толковать нечего: в долгу я перед ним. Потому, может, и рассказываю, что хоть толику пытаюсь вернуть. Наперед зная, что банкротом и останусь: слишком долг велик… Со мной ему побольше, чем с другими, повозиться пришлось. С первого дня — как приехал. А уж с третьего — вплотную: матушка у меня померла… Ждала, ждала, — десять лет. Дождалась, не успела порадоваться, и все…

Леонид Иванович машинально, наощупь, срывает какой-то стебелек, пожевывает его — замена явно не равноценна, не дает потребной сейчас едкой горечи, — закуривает, сильно затягиваясь.

— Иной раз спрашиваю себя: что ж она за свои семьдесят лет видела? — Опустившись на локоть, он сожалеюще качает головой: — Овдовела рано. Всю жизнь — мокрая тряпка да полы. В школах, в клубе — где придется. Вытянула меня. Полегче стало — война. Похоронила внучка. Невестка из дому последнюю утеху свела — внучку. Про меня ничего не знала: жив ли, нет ли. Письма лишь в последний год получать стала — когда я с посольством связался. Я на порог — она на пол, чуть подхватить успел. Сколько ж на старое сердце валить можно!.. Отдышалась и светится: «А я все одно знала, что объявишься. Никому не верила. Не может человек без вести пропасть». Просидели с ней весь день — пошел к Сергею. Все вроде ничего — на крыльцо еще проводила. Под утро вернулся — спит. Пронесло, думаю, — переволновалась. Мне бы ей шагу не давать ступить, — так она сама за мной, как за маленьким. На третьи сутки — с утра уж на работу собирался выходить, — сели ужинать, прямо за столом и — навзничь. Говорю, хотя бы несколько лет отдохнуть ей…

Не видел я его матери даже на фотографии, и все равно тихие слова о ней вызывают в душе отклик. Так уж почему-то ведется: самое дорогое ценишь — потеряв его; только постарев, неизбежно, в той или иной степени столкнувшись со здоровым естественным эгоизмом собственных детей, начинаешь понимать, — вместе с нарастающим ощущением вины своей, — что она значила, для каждого из нас, мать. Прав Козин: не успевают отдохнуть наши матери, никогда не успевают. Поздно, чаще всего — слишком поздно догадываемся, что надо бы им отдохнуть, как вероятней всего опоздают догадаться об этом и наши дети…

— Так вот, о Сергее, — помолчав, продолжает Леонид Иванович, — отклонился я… Не только участием помог — это уже само собой. Со всеми похоронами. Гроб у них в столярке сделали. Машина от них же. С могилкой… В такой момент поважнее это любого участия. Для меня тогда — и подавно. Куда ни кинусь — никого не знаю. После похорон и заночевал у меня. Понимал, как непросто: сразу — и один…

Опережая незаданный вопрос, который, конечно, я так бы и не задал, Козин, помолчав, спокойно, даже вроде бы скучновато говорит.

— Там же, на похоронах, и со своей бывшей супругой встретился… Пришла, поплакала… Спросил, почему дочь не привела — бабушка все-таки? Оказалось, на экскурсию куда-то там уехала. «Большая?» — спрашиваю. «Большая, замуж скоро выходит». — «Получала ли мои письма?» — «Два, говорит, получила». Что ж, мол, матери не показала? Не сказала даже? «Собиралась уже, говорит, уходить, ни к чему было — лишние разговоры. Ты же ей потом написал…» Предупредил: Юлю пришли. Или сам приду — хочешь не хочешь. Дочь… «Приходи, отвечает. Муж знает, что ты приехал». До этого еще тешил себя: что заплакала — по всему. Нет, вижу, — для приличия.

В скучноватом, очень уж спокойном голосе Козина пробивается горечь, — не поддаваясь ей, он невозмутимо пожимает плечами.

— Что ж, — никаких претензий, как говорится. Ушла и ушла. Задело меня только, что муж у нее — дьяк. Никогда она набожностью не отличалась. Расчет в этом какой-то почудится. Хотя понимаю, что и дьяк — человек. Может, и хороший… Обидно другое: дочь потерял. Вернулась из экскурсии — пошел к ним в гости. Звучит: к жене и к дочери — в гости?.. Дьяк этот — мужчина довольно представительный. С тактом: удалился по своим церковным делам. Посидели, поговорили вежливо. И — все, понимаете! Жена — ладно, но дочь, дочь! Совсем чужая. Ни малейшего движения, порыва, ни смущения — ну, ничего! Пришел — обнял, поцеловал. Уходил, не удержался — снова поцеловал. Простите за грубость: чужие с пьяных глаз искренней целуются!.. Свадьбу делали в институте, в Пензе. Приглашение передавали — не поехал. Чего ж всякие кривотолки возбуждать, в неловкое положение ставить: невеста — при двух отцах сразу!.. Мать, безответная душа, — когда я уж в дороге был, — дом продала. Помочь спешила. Помогли мне: долг Альберту перечислили. А что осталось — на приданое отдал. Это — приняли, охотно… Тогда-то и понял: близкий человек у меня один — Сергей…