Лев Визен - Хосе Марти. Хроника жизни повстанца

14 декабря, письмо де Кесаде:

«Нашей стране, Гонсало, угрожает план, наиболее коварный из всех, которые нам были известны до сих пор. Он заключается в том, чтобы спровоцировать на острове преждевременное восстание, создав этим предлог для вмешательства в. начавшуюся войну, а затем, выступая в роли посредника и гаранта, обосноваться на Кубе. Более гнусного плана не бывало еще в анналах истории свободных народов. И не бывало другой, более хладнокровно продуманной подлости, чем эта».

19 декабря к зданию «Скоттиш Райт-холла» съезжались элегантные экипажи. Испано-Американское общество Нью-Йорка давало обед в честь делегатов Вашингтонской конференции. Делегаты входили в зал с безразличными лицами. Они устали от поездки по стране, от развязных репортеров, от бесед с наседавшими на них бизнесменами, от всей той смеси шума, спешки, торгашества и наглости, которую уже стали называть «жизнью по-американски». И поэтому они лишь слабо похлопали, когда председательствующий объявил, что сейчас выступит «наш любимый оратор доктор Хосе Марти».

Речь Марти была краткой и ясной. Происхождение и формирование двух Америк, их отношения и будущее предстали перед слушателями без сшитых янки розовых одежд.

— Только богатство, которое создается собственными усилиями, и свобода, которая завоевывается собственными руками, являются прочными и подлинными, — говорил оратор, и слушатели вспоминали статьи в газетах Нью-Йорка и Вашингтона, выбалтывавшие то, что пытался скрывать Блейн. — Зачем нам вручать свои судьбы соседу? Зачем нам быть союзником Соединенных Штатов в той битве, которую они собираются начать со всем остальным миром? Почему они должны вести свои сражения с Европой на территории американских республик и испытывать на свободных народах свою систему колониальных захватов?

Первым обнял Марти Никанор Болет Пераса. Венесуэла сбросила Гусмана Бланко, и теперь бывший политэмигрант представлял ее в первой дипломатической схватке с северным соседом.

— Ты, как всегда, на коне, Пепе, — ласково сказал другу венесуэлец. — Это первая честная и содержательная речь, которую всем нам, делегатам, довелось услышать.

Все шло почти так, как хотел Марти. Янки не смогли навязать свою волю латиноамериканцам. Конференция создала Бюро по вопросам торговли между американскими странами, но не приняла решений, обязательных для всех стран американского континента. А когда пришло время голосовать резолюцию, которая гласила, что «завоевание должно быть навсегда устранено из американского гражданского права», янки получили звонкую оплеуху.

Марти писал об этом: «В нашей Америке не может быть каинов. Наша Америка едина! Какая из стран Америки откажется заявить, что захват территорий, принадлежащих братскому народу, является преступлением? Какой народ умышленно сохранит за собой право силой отторгнуть собственность другого народа? Может быть, Чили? Нет. Может быть, Мексика? Нет. Мексика — земля Хуареса, а не Тейлора[50]. Одна за другой все страны Америки голосуют за проект, осуждающий захваты. «Да!» — заявляет каждая, и каждая произносит это слово все громче. Прозвучало только одно «нет!» — это «нет» Соединенных Штатов. Блейн с опущенной головой идет через зал. Десять депутатов Севера в смятении следуют за ним…»

В рождественские дни Марти можно было найти у Франсиско Каррильо. Чаще всего он молчаливо сидел, протянув ноги к камину, и события и дела кончавшегося года проходили перед ним, вновь волнуя, огорчая и радуя. Ответ «Мэнуфекчурер» и смерть знакомого лишь по статьям Ройга, короткая жизнь «Ла Эдад де Оро», беседы с Серрой, беготня по магазинам в поисках дешевого, но теплого пальто для бедствующего художника-эмигранта из Гуанабакоа, посещения больных и споры, работа консула, переписка… Помнится, после хороших вестей с Кубы он писал осенью Нуньесу: «В сложившихся сейчас на Кубе условиях может произойти конфликт, вынуждающий нас к немедленным действиям»…

Что еще? Статьи, конечно, статьи. «Иностранная политика дяди Сэма» — август, «Наша Америка» — сентябрь, «Выставка картин русского художника Верещагина» — март. О, этот Верещагин! В его полотнах живут искусство, святость и тирания. Он пишет свой протест красками… Русские — какой могучий народ! Как сильны и точны мысли Белинского, этого русского Вольтера, а Пушкин как поэт куда выше Байрона. Он поет надвигающуюся русскую революцию. Раз познакомившись с ним, его нельзя забыть, в своей груди он вмещал вселенную. Да, конечно, конец прошлого века был отмечен гигантской революцией на востоке, конец нынешнего будет ознаменован сокрушительной революцией на западе[51].

А что же конец века принесет Кубе и Испанской Америке? Неужели янки сумеют сделать континент своей колонией? Нет, этого допустить нельзя. Для Испанской Америки пробил час вторично провозгласить свою независимость!

«АПЛОДИРУЙТЕ ЭТОМУ ЧЕЛОВЕКУ!»

Вечером 20 января 1890 года Марти спешил на открытие «Лиги» — общества взаимопомощи и просвещения кубинских рабочих негров в Нью-Йорке.

Все его сердце принадлежало этому созданному его стараниями обществу. Среди энтузиастов «Лиги» он чувствовал себя не только педагогом, но — прежде всего! — кубинцем.

«Лига» рождалась трудно. Дело было не только в бедности ее учредителей — табачников и докеров, разносчиков и кучеров, но и в цвете их кожи.

В Нью-Йорке, как и на юге, жил лозунг ку-клукс-клана — «невежество — проклятие бога». На каждом шагу янки вспоминали о легендарном происхождении негра от библейского Хама, и владельцы залов не раз грубо отказывали Марти, узнав, что помещение нужно для черных. Янки хорошо знали, что из каждых десяти негров девять ставили кресты вместо подписи, но даже этот «уровень» казался им чересчур высоким. Марти получал издевательские письма с предложениями «не лизать красный зад черных обезьян».

Но он не отступил, и «Лига» открылась. Он купил для общества пианино, и теперь маленькая Мария, дочь Кармиты Мантильи, сидела на высоком табурете, разбирая ноты. Одна за другой прозвучали речи, самое дешевое шампанское все же подбросило пробки к потолку, Мария заиграла что-то громкое и бравурное, а черные люди с восхищением смотрели на усталого человека, который так не походил на других белых.

Поздно вечером, когда Мария уже видела сладкие сны, Марти писал: «Все, все должны идти вместе. Только тогда добытое благо будет всеобщим».

Отныне вечер каждого четверга был отдан «Лиге». Занятия вели шесть учителей, но никого негры не ждали так, как Марти. Класс стихал, едва только в конце коридора раздавались знакомые шаги и характерный кашель. Когда он входил, каждый хотел помочь ему снять пальто, разложить книги. Его слушали, как пишут очевидцы, с религиозным почтением, его слова вызывали огромный подъем, будили воображение, раскрывали неведомые прежде широты. Газеты кубинских эмигрантов называли его лекции «энциклопедическими».