Энвер Ходжа - Хрущевцы

Он помолчал, как-то отсутствующим взглядом повел по залу и продолжал:

— Почему бы нам группой в 2–3 человека не собираться в маленькую комнату и беседовать? Отчего нам не беседовать, руководствуясь стремлением к единству? Мы должны бороться обеими руками — одной против ошибающихся, другой — делать уступки.

Суслов, который вынужден был занять «принципиальную» позицию, отметил, что борьба с оппортунизмом и ревизионизмом важна, как важна и борьба с догматизмом, однако «ревизионизм составляет главную опасность, потому что он вносит раскол, нарушает единство» и т. д. и т. п.

Советские хрущевцы заботились лишь о том, чтобы «сохранить единство», держать в узде социалистические страны и коммунистические партии различных стран, поэтому, если они на этот раз «приняли» ряд правильных положений и «отстояли» их, то это они сделали, в первую очередь, под давлением решительной борьбы настоящих марксистов-ленинцев, участвовавших в совещании, но они сделали это также в силу своего стратегического плана. Они отступили, временно сдержались, чтобы перегруппировать силы и взять ревизионистский реванш в будущем.

Наша делегация высказала свое марксистско-ленинское слово по всем поставленным на совещании вопросам, в особенности по вопросам борьбы с современным ревизионизмом, с американским империализмом, как главной угрозы миру и народам; по вопросам путей перехода в социализм, сохранения марксистско-ленинского единства в коммунистическом и рабочем движении, по вопросу» об опыте Октябрьской революции и социалистического строя и т. д.

Ревизионисты отступили вследствие борьбы, которая развернулась на совещании против оппортунистических взглядов на обсуждавшиеся проблемы. В результате, московская Декларация 1957 года получилась вообще хорошим документом.

Ревизионизм, правый оппортунизм, был определен совещанием как главная опасность для международного коммунистического и рабочего движения.

Югославов это взбесило. Они еще до этого имели длительные споры с представителями Хрущева особенно относительно этого положения.

— Чего вы беспокоитесь? — утешали их хрущевцы. — Вас нигде не упоминают. Мы будем говорить о ревизионизме вообще, ни на кого не ссылаясь.

— Да, — отвечали им югославы, — но посмотрите на статьи Энвера Ходжа, которые вы помещаете и в «Правде»! Когда говорит против ревизионизма, Энвер Ходжа имеет в виду нас и называет нас по имени. Но и тогда, когда нас не называют по имени, все нас имеют в виду, поэтому мы не примем участия в совещании и не подпишем декларацию партий социалистических стран.

И они не подписали эту декларацию.

Мао Цзэдун выразил свое глубокое сожаление:

— Они, — сказал он, — не подпишут декларацию 12 партий. Как правило, должно быть 13 стран, но югославские товарищи отказались. Нам нечего заставлять их. Они не подпишут ее. Я говорю, что они через 10 лет подпишут декларацию (Мао ошибся только в сроке. Не через 10 лет, а через 20 лет в Пекине с югославами действительно была подписана «декларация». Маоисты подписали свое преклонение перед Тито. (Примечание автора.)

В совместно выработанной и принятой совещанием декларации обобщался опыт международного коммунистического движения, отстаивались общие закономерности социалистической революции и социалистического строительства, определялся ряд совместных задач коммунистических и рабочих партий, а также нормы взаимоотношений между ними.

Таким образом, принятие декларации явилось победой революционных, марксистско-ленинских сил. Она представляла, вообще, правильную программу совместной борьбы, предстоящих битв с империализмом и ревизионизмом.

Тем не менее, современные ревизионисты, хотя на время сдержались и подобрали ноги, они не прекращали, да и не намеревались прекратить, свое темное дело. Хрущев использовал московское Совещание 1957 года как средство подготовки почвы для осуществления дальнейшего коварного антикоммунистического плана.

Он чего только не делал, чтобы именем Ленина скрыть свое предательство, поэтому разражался псевдоленинской фразеологией, мобилизовал всех псевдофилософов-либералов, выжидавших момент, чтобы приспособить для ревизионистских линий (которые они вытаскивали из старого социал-демократического арсенала) «ленинские» маски, подходящие для современной обстановки экономического развития, для «нашей эпохи превосходства социализма» и «достижения, особенно Советским Союзом, стадии строительства коммунизма».

Хрущевизм извратил марксизм-ленинизм, объявил его уже преодоленным, поэтому в последующем он объявил преодоленной и фазу диктатуры пролетариата, провозгласив подмену ее «общенародным государством». В то же время Хрущев, будучи последовательным на своем пути предательства, и партию пролетариата должен был подменить «общенародной партией». Следовательно, согласно Хрущеву, Советский Союз переходил «в высшую стадию коммунизма», между тем как в действительности в этой стране еще отставали промышленность и сельское хозяйство, а рынки пустели. Только в заявлениях хрущевцев «Советский Союз переходил в стадию коммунизма», ибо действительность говорила об обратном. Эта страна нуждалась прежде всего и особенно в сильной марксистско-ленинской партии, которая принялась бы за дело воспитания разлагавшегося советского человека и советского общества.

Об этом либеральном блефе Хрущев и его теоретики трезвонили день-деньской. В этом направлении в печати, радио и всей советской пропаганде стали трубить на всех перекрестках; на улицах, на фасадах зданий и промышленных объектов виднелись даже плакаты, на которых крупными буквами было выведено:

«Догнать и перегнать США»*. Предатель вопил с трибун собрании, заявляя: мы перегнали Америку на том и на сем секторе, перегоним ее в сельском хозяйстве (причем намечал и сроки), мы закопаем капитализм и т. д. Ревизионистские теории развивались, обрабатывались, распространялись во всех капиталистических странах руководителями-предателями псевдомарксистских партий и всякого рода философами-лжемарксистами, троцкистами, вроде Сервена, Гароди, Кривина, Фишера и др., которые притаивались в коммунистических партиях и словно грибы после дождя, выступили как хрущевские ревизионисты.

Настоящие коммунисты были застигнуты врасплох. В этом отрицательно сказался больной, антимарксистский сентиментализм — они не решались поднять голос против своих разлагавшихся партий, против старых руководителей, вступавших на путь измены, не решались поднять голос против горячо любимого ими Советского Союза, так как не осознавали катастрофы, угрожавшей родине Ленина и Сталина.