Феликс Арский - Перикл

Чтобы уверовать в свою правоту, спартанцы спросили дельфийского оракула, будет ли успешна для них борьба с Афинами. Ответ обнадежил, хотя и был, по обыкновению, двусмыслен: Спарта одержит победу, если станет воевать по мере сил.

Стороны готовились к схватке, подыскивая подходящий повод к началу военных действий. Ультиматум спартанцев гласил: афиняне должны снять осаду Потидеи, отменить «мегарские псефисмы» и предоставить автономию Эгине. Пусть все эллины убедятся лишний раз, что Спарта защищает свободу и справедливость, а Афины творят насилие и произвол, не выполняя законных требований. Кроме того, спартанцы настаивали на том, чтобы афиняне изгнали из государства тех, кто запятнал себя скверной, кощунством против богов и не смыл с себя проклятья «Килонова убийства». Ни у кого не было сомнений, что имеются в виду Алкмеониды, единственным представителем которых выступал Перикл. Конечно, спартанцы не надеялись на успех, но рассчитывали, что авторитет афинского вождя пошатнется, раздражение против него усилится и именно на него афиняне станут смотреть как на виновника войны.

А раздражение действительно возрастало. Как будто не было 30 лет неусыпных трудов, как будто не он вел демос от победы к победе, как будто не его усилиями Афины превратились в могучее государство, в школу Эллады, вызывающую удивление, восхищение и зависть. Все чаще его обвиняли в тирании — его, который так упорно отстаивал мысль, что только народ — единственный господин и повелитель, и приучал демос к свободе.

Все чаще вспоминал Перикл слова Фемистокла незадолго до изгнания: «Почему вы, афиняне, устаете получать добро от одних и тех же людей?» Перикл знал, что люди недолюбливают тех, кого они обидели. Теперь он убеждался в том, что они недовольны и теми, кто многое сделал для них. Может быть, слишком часто звучало его имя, как в свое время имя Аристида, и афиняне стали тяготиться его славой и почетом? Или, поверив в свои силы и привыкнув все решать самостоятельно, демос вообще намерен обходиться без руководителей?

Недовольство чувствовалось на каждом шагу — в экклесии, на агоре, на улицах города. Его соперники, молчавшие столько лет, вновь обрели дар речи. Они еще не нападали на него открыто, но, словно пробуя силы, подбирались к его окружению.

Первой жертвой интриг пал Анаксагор. Народное собрание постановило: людей, не верующих в богов и распространяющих учения о небесных явлениях, следует привлекать к суду как государственных преступников. И 68-летнего философа, обвиненного в безбожии, изгнали из Афин. А ведь ни для кого не было секретом, что богохульные речи он произносил в доме Перикла, радушно принимавшего своего ученого друга.

В нечестивости и безнравственности обвинили вскоре Аспасию. Комический поэт Гермипп утверждал, что она совращает свободных женщин и сводит их с Периклом. Ценой невероятных усилий, пустив в ход все свое влияние и красноречие, Перикл добился оправдания жены. И тогда ему нанесли новый удар. Помощник Фидия Менон попросил, чтобы ему, метеку, разрешили безнаказанно выступить в собрании с обвинением против прославленного скульптора. Демос оказался снисходительным к доносчику и предоставил ему трибуну. Афиняне услышали красноречивый рассказ о том, как Фидий обворовывал их, утаивая золото, отпущенное ему для статуи Афины. Пять лет назад, в 437 году, завистники точно так же пытались скомпрометировать мастера. Правда, тогда они тщетно пытались доказать, что из его мастерской на Акрополе похищалась слоновая кость. Пока шло судебное разбирательство, жители Элиды упросили афинян отпустить к ним Фидия под залог: они намеревались поставить в Олимпии статую Зевса и едва дождались, пока будет завершена статуя Афины-Девы. Когда-то именно там, в Олимпии, Зевс победил своего отца Крона и свергнул его с престола. В честь этого события его сын Геракл учредил пятидневный праздник, на котором три дня отводились для состязаний — Олимпийских игр. Все прибывавшие на Олимпиаду считались гостями Зевса и, подходя к храмовому алтарю,

знаки просили податьна пламенных жертвах, не сообщит ли он людямпремудрое слово…

Год понадобился Фидию, чтобы создать шедевр, затмивший славой все его предыдущие творения. Храм Зевса украсила 17-метровая фигура владыки Олимпа. Царь богов и людей восседал на троне, держа в одной руке скипетр, увенчанный орлом, а в другой — изображение крылатой Ники, богини победы. Статуя была отделана золотом, слоновой костью, драгоценными камнями, бронзой и черным деревом. Надпись на постаменте гласила: «Фидий, сын Хармида, афинянин, сделал меня».

Автор одной из эпиграмм через 500 лет с восторженным недоумением вопрошал:

Зевс ли на землю сошел показать тебе, Фидий, свой облик,Или на небо ты сам видеть его восходил?

(В конце концов во времена Римской империи статую перевезли в Константинополь, новую столицу державы, и она погибла в V веке н. э. при пожаре в императорском дворце.)

Фидий с триумфом возвратился в Афины, и недоброжелателям пришлось умолкнуть. Теперь они заговорили опять. И вновь имя Перикла не произносилось, хотя все помнили, что именно он руководил работами на Акрополе и отвечал за израсходованные деньги.

Перикл отвел угрозу от Фидия. Он поручился за его честность и предложил афинянам самим убедиться в этом. Когда-то он посоветовал мастеру так украсить статую, чтобы золото можно было снять, заменив, если понадобится, другим материалом. Раз в четыре года со статуи снимали одежду и украшения, проверяя сохранность золота и драгоценностей, и никто еще ни разу не обнаруживал пропажи.

Подозрения с Фидия пришлось снять. Но Менон не унимался — слишком многое ему пообещали, чтобы он отказался от задуманного. Он предъявил новое обвинение — на сей раз в святотатстве. Скульптор, утверждал он, оскорбил и Афину, покровительницу города, и афинский народ, изобразив на ее щите самого себя, а рядом Перикл, уподобив его бессмертному богу. Конечно, Перикл — достойный стратег и руководитель, но он прежде всего гражданин — такой же, как все. Его заслуги — заслуги демоса, и потому восхвалять его одного несправедливо и опасно. С художников и поэтов особый спрос. Разве не их славословия одурачивают народ и расчищают дорогу тиранам?

Народное собрание насторожилось. В самом деле, говорят, что в Афинах статуй больше, чем людей. Но как раз людей-то скульпторы не изображают. Исключение было сделано только для тираноборцев Гармодия и Аристогитона, убивших одного из сыновей Писистрата. А изображать обычного смертного, да еще при его жизни, на щите богини, будто она опекает его, — это и впрямь достойно осуждения.