Елена Первушина - Быть сестрой милосердия. Женский лик войны

13 сентября у нас была торжественная всенощная, и на другой день – обедня и завтрак от великой княгини, и постный, и скоромный. Были тоже ею приглашенные гости. Все шло великолепно и парадно. Великая княгиня была очень любезна, только одно слово меня больно укололо, и можно было тогда же предугадать его последствия. Это было сказано, когда я с великой княгиней поднималась по лестнице: «Что ж! Вот у нас и дом, а сестры все-таки уходят!».

Это было точно предсказание огорчений и неприятностей, которые меня ожидали в новом доме, о покупке которого я так хлопотала!..

С приездом великой княгини пошли разные починки, переправки и устройства в доме. Не помню, в это ли точно время или несколько позднее, великая княгиня пожелала, чтобы в Крестовоздвиженской общине были тоже сестры, которые бы посещали бедных и раздавали пособия. На это дело и поступила сестра Варв. Ив. Щедрина, которая только что вернулась из продолжительного отпуска. Кто была ее помощница – не помню.

Не помню также, когда именно, но в конце ноября великая княгиня мне вдруг сказала, что она берет из женского монастыря одну графиню, полумонахиню, и что она может заниматься с испытуемыми. Это меня совершенно поразило и испугало. Я напомнила великой княгине, что ведь мы для этого ждем Ан. Алекс. Броневскую, которая так устраивает свои дела в имении, чтоб приехать к нам. Не знаю, какая дама, или дамы, имели несчастную мысль рекомендовать великой княгине эту графиню, и верно очень ее расхвалили, потому что Эдита Федоровна сама привезла ее к нам, водила по всему дому и предложила ей выбирать, какую она захочет комнату.

Я должна сознаться, что я ее приняла нелюбезно; но меня так волновала мысль, что Броневская приедет – и вдруг ее место занято! Какое же мое положение будет по отношению к ней? Но, слава Богу, все обошлось хорошо, только… Но лучше буду продолжать рассказывать по порядку.

10 декабря, день, в который пять лет тому назад я поступила в сестры, великая княгиня прислала мне венок лавровый с камелиями и велела сказать, что она вспомнила этот день, а я невольно вспомнила из старинных французских стихов:

«Из всех лавров яд самый основной!..»

13 декабря был у нас Ник. Ив. Пирогов. Он быстро обегал весь дом. Накануне он был у великой княгини. Она ему говорила, что хочет устроить нечто религиозное. Он ей прямо сказал: «Тогда Бакунина не может быть настоятельницей, да и все это кончится ипокритством – что всего хуже».

Он оставался в Петербурге не долго, но помню, что два или три вечера я была с ним вместе у Эдиты Федоровны, и мы до поздней ночи толковали и составляли устав. Николай Иванович говорил, что с уставом спешить нечего, что община существует de facto. Говорили мне, что был тоже проект устава, написанный отцами Васильевым и Янышевым. Я его не видала, но слышала неблагоприятные отзывы о нем.

Еще у нас было много разговоров с великой княгиней о разных переменах. Она и Раден находили, что надо их делать исподволь, а я находила, что лучше вдруг – разумеется, давая полное право всякой желающей выйти сейчас же из общины. А если делать помаленьку, то это будет волновать сестер, все будут ожидать постоянно чего-нибудь нового и толковать об этом. Но это так и осталось открытым вопросом при мне – не знаю, что было после.

Варвара Ивановна Щедрина – старшая сестра Крестовоздвиженской общины

На новый, 60-й год у нас была лотерея для сестер. Я, на деньги от великой княгини, покупала разные безделушки, несессеры для работы или писанья, бювары, чернильницы, пресс-папье. Из дворца были присланы чашки, стаканы и пр.

Лотерея в общине была накануне Нового года, а 2 января я поехала в Кронштадт, чтобы и там устроить тоже лотерею. Все были веселы и довольны.

Но, вернувшись из Кронштадта, я нашла уже в очень дурном положении одну из испытуемых. Она была наша соседка по деревне, и сестра привезла ее с собой. Это была простая, добрейшая девушка – она поступила в общину, чтобы, проведя в ней несколько лет, выучиться ходить хоть несколько за больными, приглядеться к болезням и вернуться в деревню, чтоб ухаживать за больными крестьянами, что она и прежде делала, просиживая ночи в избе над больными. А это гораздо мучительнее, чем в госпитале! Во-первых, нет ничего под руками, чтоб помочь, а во-вторых, семья, дети, которые рыдают, жена, которая причитает: «На кого ты нас, несчастных, покидаешь!.. Будут наши деточки выпрашивать под окошком кусочки!..» Это так ужасно слышать! И вот на этот скрытый и смиренный подвиг она себя готовила. Но Бог ее прежде призвал к себе, и, после двух с лишком недель страдания, она скончалась…

23 января Анаст. Алекс. Броневская с дочерью приехала. Радостно было для меня свидание, но все-таки меня беспокоило, как-то все обойдется. И, как нарочно, великая княгиня была не совсем здорова и десять дней не принимала ее. Но когда она вернулась от великой княгини довольная и с тем, что она должна заниматься испытуемыми, – я была так рада, почувствовав большое облегчение.

В феврале она и начала заниматься испытуемыми, читала им и просила тех, которые плохо читали и писали, заниматься с нею. На четвертой неделе поста некоторые сестры должны были надеть крест. Великая княгиня пожелала, чтобы это происходило у нее во дворце; и после обедни сестры получили кресты, потом был завтрак, великопостный, без рыбы, так как я прежде сказала, что на крестопоклонной неделе мы строго постимся. Софи Броневская тоже опять надела крест.

И как нам хорошо жилось в это время! Анаст. Алекс. была такая добрая, такая снисходительная, с такой любовью, с такой сердечной добротой относилась ко всякому. Отрадно, спокойно было на душе!..

Но недолго это продолжалось. После всенощной в Вербную субботу Анаст. Алекс. почувствовала себя нехорошо. Ночью начались приступы, как в холере, хотя в это время ни в одном нашем госпитале, да и во всем Петербурге не было о ней и слышно. Во вторник она скончалась! Никогда не забуду этой ужасной ночи! Дочь ее была в отчаянии, а для меня это была ужасная потеря – точно я почувствовала, что нет Божьего благословения на моих начинаниях!..

Никогда не забуду службы этой Страстной недели. Когда шла служба 12 Евангелий, Анастасия Александровна лежала в гробу посреди церкви. Слава Богу, тогда не была так развита паника всех микробов и бактерий, и мы спокойно окружали ее гроб (да никто и не занемог). В пятницу мы, после отпевания, проводили ее на кладбище. Я не в состоянии была причащаться в четверг и отложила до субботы. Помню, что меня перед самым Евангелием, когда священник облачается в светлые ризы, позвали к сестре Егоровой. Это была хорошая сестра из тех, которые приехали со мной в Екатеринослав; она уже там имела все признаки чахотки, и можно было удивляться, что она еще так долго прожила. Она меня просила о матери и сестре, которая тоже была в общине, просила, чтобы ее схоронили на Смоленском кладбище, где ее родные, говорила о разных мелочах для сестры, была в полной памяти, говорила спокойно и тут же тихо скончалась!.. И я, перекрестив и поцеловав ее, еще успела придти к концу обедни и принять Св. Таин. Всякий верующий может легко понять, с каким чувством я в этот раз причащалась.