Коллектив авторов - Притяжение Андроникова

В 2003 году я перевёл его на русский язык и включил в свою книгу «Плач Кукушки».

За эти годы я многое перечитал, послушал, посмотрел из творчества и самого Андроникова, и других авторов о нём. И все эти годы возникает вопрос: как мог один человек владеть такими обширными знаниями, писать и рассказывать так ёмко, глубоко, содержательно, красиво? Где берут начало его необыкновенные таланты и мастерство?

Начало начал – это, конечно, то, что он носитель, знаток, проповедник двух великих культур – русской и грузинской.

Одним из источников его вдохновения были грузинские корни по отцовской линии: грузинская поэзия, грузинская музыка, многовековые традиции дружбы и любви к ближнему.

Андроников вспоминал:

«Потом мы недолго жили в Москве, осенью 1921 года переселились в Тифлис.

В Тифлисе я учился и кончил школу, узнал, что такое театр и музыка, познакомился с нотною грамотой, много читал‹…›. Но самое важное было то, что я узнал и полюбил Грузию, её природу, её историю и поэзию, её песни, обычаи – всё то высокое, что соединяло и соединяет две великих культуры. Дом наш был всегда полон – писатели, режиссёры, актёры, художники, музыканты, юристы, учёные; кто только не бывал здесь – Тициан Табидзе, Паоло Яшвили, Котэ Марджанишвили, Сандро Ахметели, приезжие из Москвы и Ленинграда…»[23]

Ещё цитата:

«Мешала мне больше всего патологическая застенчивость, которая странным образом уживалась с беспечностью и безудержным стремлением смешить, лицедействовать, причём – как только я скрывался за образом – скованность начисто исчезала. А начну от себя рассказывать – дрожу! Но я жил и воспитывался в Грузии – самой красноречивой стране! Импровизаторы, рассказчики, собеседники! Тут было у кого поучиться»[24].

Музыка – ещё одна страсть и вдохновение Ираклия Луарсабовича. Он был прекрасно образован и в области музыки. Вместе с абсолютным слухом это создавало уникальное сочетание учёного, артиста, писателя, музыканта.

Отец писателя Луарсаб Николаевич Андроникашвили принадлежал к небогатому, но образованному грузинскому дворянскому роду. Он родился в небольшой деревне Ожио в Восточной Грузии, в Кахетии, где поют многоголосые песни, как нигде в мире. Поют почти все независимо от профессии, от возраста. Андроников высказался и об этом:

«…Грузия издревле была единственной среди окружающих её народов страной трёхголосного пения…»[25]

Вот что рассказала мне княжна Екатерина Юрьевна Львова-Роинишвили:

«Мы с мужем Владимиром Николаевичем летели в Швейцарию. Это было в 1969 году. С нами вместе летел и Ираклий Луарсабович. С ним был известный актёр Борис Бабочкин…

Позже, на Женевском озере, мы встретились с Андрониковым в ресторане. Народу было немного, но ему было достаточно несколько человек, чтобы распеться. Он стал напевать мелодии из кинофильма „Шербургские зонтики” и дирижировать. Он имитировал все инструменты оркестра. Абсолютный слух! И совершенно раскованный человек»…

Именно притягательная сила многогранного таланта Андроникова, его титаническое трудолюбие, подвигли нас – авторов – вновь вернуться к творчеству этого уникального деятеля отечественной культуры.

АНДРЕЙ ХРЖАНОВСКИЙ. Сила слова Андроникова

Ираклий Луарсабович Андроников с детства был моим кумиром. Ещё до того, как я стал читателем его книг и зрителем телефильмов, где серьёзнейшие научные открытия были облачены в форму захватывающих детективов, которые, в свою очередь, поражали блеском изложения.

Более того, я испытывал какое-то странное ощущение родства – то ли из-за того, что Андроников был одним из кумиров моей бабушки, то ли потому, что кто-то из родни называл меня «Андроником».

Сейчас я думаю, что беспросветная темнота нашей молодёжи в вопросах литературы, даже в рамках школьной программы, обусловлена отчасти тем, что «нет на них», как сказали бы раньше, нет на них Андроникова, который сумел бы приковать внимание любого слушателя или зрителя к «Загадке Н. Ф. И.» или к трагической судьбе автора «Маскарада».

Потом появилось телевидение. Тут уже случилась реальная влюблённость в этого человека, и в мой отроческий пантеон, состоявший из Игоря Ильинского, Эраста Гарина, Аркадия Райкина, а также Вадима Синявского, Алексея Хомича и Константина Бескова (трое последних стали кумирами после триумфальной поездки «Динамо» в Англию и Швецию) вошел Ираклий Андроников.

Лицо его всегда светилась улыбкой любви. Причем было ясно ощутимо, что любовь эта имеет два равноправных адресата: героя (героев) рассказа и зрителя. Фигура Андроникова не отличалась ни выдающимся ростом, ни идеальным телосложением, но я не помню, не знаю людей со сходными данными, которые обладали бы таким изяществом и артистизмом во всём – в движениях, в чувстве сцены, в неслыханном мастерстве подачи текста, где невероятная выразительность фразировки сочеталась с идеальной дикцией. И вот наступил момент, когда Андроникова я увидел воочию. Один из телевизионных фильмов с участием Андроникова «оформил» (сказать «оформил» – ничего не сказать: придумал для фильма оригинальное пластическое решение и остроумно воплотил его) замечательный художник Николай Двигубский. Не знаю, кому на телевидении пришла счастливая мысль пригласить Двигубского. Я учился вместе с ним во ВГИКе, где все его звали «Коля-француз», потому что он приехал поступать во ВГИК прямо из Парижа, как суп в кастрюльке из монолога Хлестакова. Изысканность и остроумие французской школы Николай принёс с собой в нашу среду, и, глядя на его работы, коллеги всегда цокали языком и приговаривали: «Одно слово – француз».

И эта манера Двигубского в полной мере проявилась в его работе с Андрониковым. А поворот сюжета, благодаря которому мне удалось «живьем» увидеть Андроникова и, так сказать, вкусить его искусство, заключался вот в чём.

Двигубский, как и я, работал в это время (середина шестидесятых) на киностудии «Союзмультфильм». И в благодарность за сотрудничество с этим художником Ираклий Луарсабович согласился приехать на студию, показать фильм и повстречаться с работниками студии. Просмотровый зал был переполнен, и когда кончился фильм и зажегся свет, зрители фильма увидели перед собой героя фильма – приветливо улыбающегося, в безупречном костюме, белой рубашке с накрахмаленным воротничком и элегантном галстуке, завязанном широким узлом – то есть не так, как завязывали его молодые пижоны, называвшие галстук «селедкой», а так, как завязывали его интеллигентные люди Москвы и Ленинграда, унаследовавшие эту манеру от своих предков. Когда мы, сидевшие в зале, посмотрели влюбленными глазами на Андроникова, то он, без всяких просьб или намеков, обратился к публике: «А сейчас, если хотите, я расскажу вам…» Не помню, что именно рассказал тогда Андроников, но помню, что зал взорвался благодарным возгласом и аплодисментами.