Феликс Чуев - Стечкин

Всю жизнь он носил кепку, но однажды, осенью 1953 года, пришел на работу и сказал:

— Изберут академиком, обязательно куплю шляпу!

— Да ведь вы все равно будете кепку носить! — сказал кто-то из сотрудников.

— Нет, если выберут, куплю шляпу.

А его взяли да выбрали. Сотрудники к нему: «Шляпу обещали, Борис Сергеевич!» И появилась шляпа. Правда, сидела она у него на голове то набоку, то на макушке, как у американца, и была вечно измятой, потому что он сам не раз сидел на ней. Короче, купив шляпу, он выполнил свое слово, но, когда ездил на дачу, снова требовал кепку. Так до конца жизни и просуществовала эта кепка 62-го размера, дочь Ирина пыталась новую купить — ан ничего не вышло. То хорошо для него было, что удобно и привычно. Когда приходили гости, он надевал рубашку и костюм, без галстука, разумеется. В молодости он изредка еще носил галстук, а на склоне лет все говорили про него: «Какой симпатичный академик, а без галстука!»

Он был гораздо красивей, чем на своих фотографиях. Снимки не воспроизводят его образа, а удачных мало. На фотографиях у него прилизанные волосы, а на самом деле у него до старости была роскошная шевелюра, волосы чуть вились, пушистые. Крупная, прекрасная седая голова. Часто он бывал лохматым и нестриженым, но всегда гладко выбрит, и от него вкусно пахло хорошим одеколоном и табаком. Курил много, сорок лет, с кадетского корпуса.

Ему не раз говорили:

— Борис Сергеевич, вы себя неважно чувствуете, а продолжаете курить.

— А у меня есть преимущество перед теми, кто не курит, — отвечал Стечкин.

— Какое же?

— Мне станет плохо — я брошу курйть, и у меня в запасе еще есть кое-что... И лишь лотом возьмусь за лекарства. А так что бы у меня оставалось? Одни лекарства!

Но после первого инфаркта в 1947 году курить ему пришлось бросить. Бросил сразу. Первые два года снилось, как курит, а потом как рукой сняло. Чтоб его не дразнить, Ирина Николаевна выходила с папиросами из комнаты. Инфаркт в 1947 году надолго выбил Стечкина из колеи, но организм выдюжил.

В 1946-м Стечкин был избран членом-Корреспондентом Академии наук СССР.

В 1947 году его избрали действительным членом Академии артиллерийских наук.

«За работы на заводе и в ВВА, — читаем в автобиографин Стечкина, — награжден орденами Ленина, Красного Трудового Знамени, Красной Звезды и медалями «За доблестный труд», «За победу над Германией» и «800 лет Москвы». В 1946 году присуждена Сталинская премия второй степени». Это одна из редких автобиографий Стечкина с таким подробным перечислением наград. В дальнейшем в подобных документах он укажет благодарность «за своевременное выполнение задания» да Ленинскую премию в 1957 году, и все. Это в его стиле — так же, как и то, что он редко носил свои награды. Почет и слава всегда были для него второстепенны, его не волновало, дадут награду или нет. Здесь он тоже был бессребреником. Получал ордена, носил день и снимал. Нравился ему орден Красной Звезды, полученный по линии Военно-воздушной академии. Долго носил — военный, солдатский орден, нравилось ему еще и то, что «Звездочка» не на планке носится, а привинчивается. На торжественные собрания ходил со значком об окончании МВТУ. И лишь однажды на один большой прием пришел со всеми наградами, но увидел, что все тоже при полных регалиях, снял.

«После папиной смерти, — говорит С. Б. Стечкин, — все его ордена сдали в Приемную Верховного Совета СССР, о чем у Ирки есть соответствующий документ, а лауреатские медали передали в музей Жуковского. Осталась Королёвская космическая медаль».

— Пожалуй, я у вас попрошу на время эту штуку, — сказал Стечкин Дубинскому, разглядывая его медаль заслуженного изобретателя РСФСР.

— Пожалуйста, Борис Сергеевич, но зачем она вам?

— А знаете, что значит медаль с такой красно-синей ленточкой? Точно такую носят ветераны французского Сопротивления.

— То-то, когда я был во Франции, на меня все там смотрели с уважением, — сказал Дубинский.

— Вот, вот. А вы дайте мне ее поносить, я поеду на автомобиле, нарушу правила, а милиционер увидит медаль и будет мне козырять.

— Но почему вы думаете, что милиционер знает об этой медали?

— Знает. Если я знаю, то и он знает. Милиционеры все знают. А то мне приходится каждый раз давать им права вместе с удостоверением академика, а еще внутри удостоверения — бумажку, обеспеченную ценностями Госбанка. Он мне тоже, правда, козыряет... Пятьдесят лет вожу машину, а все штрафуют! Правда, однажды милиционер спросил: «Так вы и есть тот самый Стечкин?» — «Тот самый», — отвечаю. «Спасибо за хорошее оружие, товарищ академик!» Он имел в виду пистолет Стечкина, а его-то сделал не я, а мой племянник!

«Что-то случится с машиной, — вспоминает И. Б. Стечкина, — забавно смотреть, как он копается. Ездили по самым чертовым местам, вечно в истории попадали. Но он возится, пока не доведет дело до конца. И все это у него весело получалось. Для меня такие поездки много значили». В последние годы, когда сам не мог возиться в гараже, стоял возле машины и по слуху определял неполадки.

На Сходне по воскресеньям собиралось немало народу — близкие друзья, многих Стечкин знал три, а то и четыре десятка лет. Носов, Микулин, Архангельский, разумеется. Без Архангельского ни одного семейного праздника не обходилось. Народу много, а гостем здесь себя никто не чувствовал. Никто никого не стеснял — когда хотели, приходили и уходили. Полная свобода и никакой суеты. Приходили сотрудники из КБ и академии имени Жуковского, друзья из университета, где преподавала Ирина Николаевна. На ней-то в основном и держались и семья, и шумная компания гостей. Хозяйка всегда улыбалась, не обращала внимания на пустяки — в семье им не придавали значения. С утра она уводила энтузиастов в лес по грибы, Стечкин с друзьями купался на речке Сходне, которую очень любил, — хоть и маленькая речушка, но запруда для купания приятная.

Борису Сергеевичу далеко за пятьдесят, а все строен и подтянут, ни грамма лишнего. Годы прошли нельзя сказать чтоб незаметно и бесследно, но прошли. Осталась еще молодая реакция, подвижность — может, не такая, как прежде, но жаловаться грех. Недавно выехал утром на работу, а навстречу из ворот мальчишка выскочил. Стечкин остановил «виллис» в нескольких сантиметрах от летевшего под колесо мальчугана...

Заводской «виллис», а потом и маленький двухместный «мерседес-бенц» долгое время были в распоряжении Стечкина. После обеда на даче веселая компания обычно набивалась в машину, и Стечкин садился за руль.

Ехали порой и не знали куда, но даже Ирине Николаевне остановить мужа было не под силу — коль решил, поедет, какая б ни предстояла дорога. Проваливались, застревали, но ехали. Однажды узнали про какое-то Круглое озеро и, конечно, решили найти его. Лес, бездорожье, машина становилась градусов под сорок пять, едва не переворачивалась, но доехали. Правда, по дороге потеряли Вячеслава Николаевича Стечкина, «Вячикаку», как называли его в семье, того, которому когда-то Тургенев подарил деревянную лошадку. Как он выпал из «виллиса», никто не заметил. На обратном пути нашли его мирно спящим на лесной обочине.