Карлис Озолс - Мемуары посланника

– Этот не понимает, что шею себе сломает.

Но Москва верила в Амануллу, поэтому отношение к Афганистану, как и к афганскому посольству, было в высшей степени предупредительно. Тем не менее не могу сказать, чтобы политика Амануллы нравилась афганскому посланнику Мохаммеду Нахим-Хану, тогда моему большому другу, который не очень любил большевиков и не слишком им верил.

Нахим-Хан получил английское воспитание, но строго придерживался религиозных правил своей страны. Помню, однажды в маленькой компании с дамами мы ехали в Троице-Сергиевскую лавру, верст за шестьдесят от Москвы, и там Нахим-Хан рассказал мне случай на обеде с большевиками у него в посольстве.

– За обедом кто-то из представителей НКИД презрительно выразился о религии моей страны. Я возмутился, но сдержался, а после обеда подошел к этому человеку и сказал: «В другой раз так не говорите, а то я могу вас убить».

И в этой спокойной угрозе сказался Восток и его нравы. У Нахим-Хана потом случились неприятности, и он вынужден был уехать. Прощаясь, он вполне искренне спросил меня, как авторитетное для него лицо:

– А долго ли еще останутся большевики?

Мне очень хотелось сказать ему приятное, обнадежить, но пришлось ответить одним словом:

– Долго.

Нахим-Хан был большим джентльменом и преподнес моей жене в подарок девять ящиков великолепных афганских орехов, фисташек, сушеных фруктов. Мы с нашими друзьями еще долго их не могли съесть. После Амануллы королем Афганистана стал его брат, а после его убийства Афганистаном стал править Нахим-Хан. С тех пор я его больше не видел. Но мне довелось встретиться с его третьим братом Сирдар-Ханом. Встреча произошла при очень оригинальных обстоятельствах. Рождество 1929 года мне с семьей случилось провести в Париже. На рождественском обеде в отеле «Кларидж» неподалеку от нас сидели два восточных человека, один из них был так похож на Нахим-Хана, что я, не задумываясь, подошел и спросил, не брат ли он моего друга Нахим-Хана. Получил утвердительный ответ. Мы познакомились. Он ехал в Москву, куда был назначен послом. Потом он навестил меня в Риге, в его честь, как брата моего друга, я устроил обед, который, конечно, носил совершенно частный характер. Помнится, в Москву приезжал Аманулла, большевики блеснули приемом, поразившим своей пышностью и щедростью. Это оказалось напрасной тратой, Аманулла был падающим метеором, и Афганистан может чувствовать себя счастливым, теперь им управляет Нахим-Хан, а я рад, что у меня был такой друг.

Можно было бы вспомнить и о китайском посольстве, но оно ничем не отличалось от других, и я могу не останавливать на нем внимания читателя.

Ближневосточные посольства

По политическим соображениям дальневосточные посольства всегда находились в неуравновешенном состоянии, зато ближневосточные, персидское и турецкое, наоборот, можно причислить к самым спокойным. В этих странах чисто восточные порядки стали исчезать. Новый король Пехлеви, бывший солдат, радикально реформировал Персию, а Кемаль-паша – Турцию. Частично их реформаторская работа напоминала ломку устоев России, и большевикам поэтому нечего было там искать. Да и повороты политики СССР с Запада на Дальний Восток и обратно требовали более спокойной и надежной опоры на Ближнем Востоке.

В этих посольствах жизнь текла тихо, мирно, и этим они выделялись среди других. Было больше времени и для личной жизни. Персидский посол Али Хали-Хан-Ансари женился на молодой красивой русской девушке, дочери царского генерала, а его сын, первый секретарь посольства, на красивой еврейке. Русская жена посла приняла магометанство, перестала быть Ольгой и стала Лейлой, во время поездок в Персию меняла европейский образ жизни и придерживалась строгих правил Корана. Она интересно рассказывала, как в этих путешествиях, например из Тегерана в Москву, она на персидской территории должна была закрывать лицо чадрой и ехать позади мужской свиты, сопровождающей посла. Все менялось после переезда границы, тут она ехала уже впереди всех.

Сам посол был очень интересный, красивый, стройный мужчина, и года на нем почти не отразились, а он пожилой человек. У нас с ним завязались самые дружеские отношения. Советник его посольства Голам Реза-Хан-Нурзад был настоящим европейцем и очень мало вообще жил в Персии.

Посол Ансари подписал с Латвией дружественный договор в Риге, где пробыл со своей женой некоторое время в качестве гостя. О нем вспоминают все как о милом, любезном человеке, а рижские лакеи еще и как о щедром барине.

Из турецких послов Зика Салик-Бей был известен как турецкий парламентарий. Он поражал живостью характера. В Москве пробыл недолго, его сменил Тевфик-Бей, друг турецкого диктатора Кемаля-паши, человек спокойный и степенный. Его считали философски забывчивым, и для этого были достаточные основания. Например, по дороге в Москву на станции Нежин он вышел из вагона и, по рассказам Флоринского, зашел в станционный буфет. Там ему очень понравились знаменитые нежинские огурцы, и он так увлекся ими, что забыл о поезде, который и ушел без него. Поднялась тревога. Пришлось послать экстренный поезд, чтобы догнать первый. Но такие мелочи не беспокоили этого уравновешенного, философски спокойного человека.

Тевфик-Бей приехал в Москву, представился Калинину.

Как посланник, я должен был первым нанести ему визит. Я торопился с исполнением формальности, ибо должен был сейчас же выехать в Ригу. Мой визит был коротким, в тот же день посол принимал и других, все перепутал и забыл. Недели через две я вернулся из Риги и на каком-то приеме встретил Тевфик-Бея. Меня удивило, что он относится ко мне как-то странно. Разгадки долго ждать не пришлось.

Мне позвонил секретарь графа Брокдорф-Ранцау, старшины дипломатического корпуса, и просил принять графа по важному делу. В условный час Брокдорф явился ко мне со своим секретарем Хильгером и весьма церемонно начал объяснять, что его долг старшины повелевает улаживать неприятные дела. Оказалось, турецкий посол обратился к нему с жалобой, будто я его, посла Турции, игнорирую, не нанес ему визит. Я подозревал, что именно по этому делу старшина корпуса ко мне приехал, и привел неопровержимые доказательства, что жалоба посла не имеет ни малейшего основания. Надо было видеть графа. Он весело расхохотался, словно ребенок, это было для него совсем неожиданным сюрпризом.

– Первый случай в моей жизни, когда посол обвиняет посланника в нарушении дипломатического этикета и теперь, вместо ожидаемого извинения посланника, сам должен перед ним извиниться.

Веселился граф, смеялись и мы с его секретарем. Уже на другой день турецкий посол Тевфик-Бей приехал ко мне с извинениями за свою оплошность. Он просидел целый час, мы выпили бутылку портвейна и стали друзьями.