Борис Соколов - Вольф Мессинг

Или же вот Абакумов — его недавно арестовали, по-моему, нет? Такой большой и солидный мужчина, и форма ему была очень к лицу. Он, мне кажется, очень суровый и недоверчивый. И вы знаете, какую проверку он мне устроил? Ты пойдешь в банк, сказал он мне, и без всяких документов получишь в кассе сто тысяч рублей. И принесешь их мне. Сюда, в мой кабинет. Как вам такое понравится? Ну что же мне оставалось делать, я вышел из здания МГБ, пересек улицу — там как раз сберкасса — и получил эти несчастные сто тысяч. По трамвайному билету. Я дал его кассиру, такой, знаете, щуплый пожилой уже человек с пушистыми и достаточно седыми уже усами, худое такое лицо усталое, и сказал ему, что это моя сберкнижка. И что я снимаю сто тысяч рублей. Ровно сто тысяч, не больше и не меньше. Я сложил пачки банкнот в небольшой чемоданчик, опять перешел улицу и принес его Абакумову. И вы знаете, по-моему, деньги он взял себе. Но зато поверил мне и отпустил. А когда я опять вышел на улицу, то около сберкассы стояла карета скорой помощи. Тот кассир, когда увидел, что отпустил такую сумму по трамвайному билету, да к тому же еще и прокомпостированному, по-моему, умер. От разрыва сердца. Очень обидно, да…»

Конечно, тут тоже всё не соответствует действительности, даже если принять, что деньги Мессинг получал не в конторе Госбанка, где деньги давали представителям организаций, а в обычной сберкассе. В сберкассах, если речь идет о такой большой сумме, деньги заказывают заранее по ордеру клиента и выдают только на следующий день или даже позже. Клиент же, отдав ордер, должен был бы покинуть помещение сберкассы и прийти в назначенное ему время. Таким образом, Мессинг был бы лишен возможности гипнотизировать тех людей, которые подписали бы его ордер на требуемую сумму денег (очевидно, это должен был делать заведующий сберкассой).

Мессинг в романе убеждает Антонину: «Нет, Тоня, конечно же, не я убил его, а Абакумов убил. Но Абакумов мной не интересовался, вы правы, его волновали больше всего деньги. А вот Лаврентий Павлович даже очень интересовался моей скромной персоной! Особенно во время войны и сразу после. Деньги ему вовсе не были нужны. Вы знаете, он очень умный человек и придумывал интереснейшие штуки. По большей части в операциях контрразведки. Да, признаться, я ему немного помог пару раз, может быть, чуть больше, чем пару раз, но ведь кто же считает? А потом меня поздравил сам Иосиф Виссарионович с окончанием войны. Это было ровно 9 мая! Правительственная телеграмма! А что до того кассира — Тоня, мне бы не пришло в голову брать деньги, зачем, я честный человек! И у меня достаточно денег. Я зарабатываю концертами. Эстрадой. И я вижу, что сейчас поздно и все уже ушли домой ужинать, а я пришел к вам и поэтому вы задерживаетесь на работе и тоже хотите ужинать, как все ваши друзья. И у меня нету ста тысяч, я отдал их Абакумову, но есть вполне достаточно денег, чтобы пригласить вас в ресторан поужинать. Как вы рассматриваете мое предложение?»

Слава богу, настоящий, а не романный Мессинг никого в своей жизни не убил, хотя в рассказах о нем не раз говорится о невольном убийстве людей, подвергшихся гипнозу. Но искусством гипноза он, судя по всему, вообще не владел. И в мемуарах ничего о подобных невольных убийствах, разумеется, не писал. Даже если бы такие убийства действительно имели место, то он все равно об этом бы никогда не написал, чтобы не разрушать свой идеальный образ и не отпугивать потенциальных зрителей.

Существует легенда, что Мессинг предсказал точное время начала Великой Отечественной войны. Его горячая поклонница Татьяна Лунгина вспоминала свою встречу с Мессингом незадолго до начала этой войны, на которой, как она полагала, он предсказал ее скорое начало: «Этот довольно примечательный мужчина гипнотически притягивал к себе взгляд. Он был в дорогом сером костюме, сорочка цвета морской волны, большие роговые очки. Лохматая, словно распотрошенный кочан капусты, голова. Нос, казавшийся ему “не по мерке” — слишком широкий. Из-за слегка согнутого в пояснице туловища взъерошенная эта голова клонилась вперед с “экраном” большого квадратного лба. Руки его расслабленно свисали к бедрам, а кулаки, словно в нервном тике, то сжимались, то разжимались. Был он средних лет, не очень высокий, худощавый. Шел медленно, поминутно оглядываясь, с усилием отрывая ноги от пола. Казалось, что он кого-то ищет, но двигался неизменно к моему креслу. Приостановился, заметил меня и, уже не оглядываясь, направился в мою сторону.

Подошел ко мне, и я увидела его глаза: пронзительные, ироничные, с бесовскими искорками и чуть усталые.

Мужчина, мягко улыбаясь, сказал:

— А шейн мейделе… (Красивая девочка).

Я смутилась от похвалы. А он на плохом русском языке спросил, как меня зовут. Я ответила, что настоящее мое имя Тауба (что значит “голубь”), но обычно зовут меня Таней.

— Тайболе..? — переспросил он. — Голубушка..? Ты кого-то ждешь? Зачем ты тут сидишь?

Полузакрыв глаза и еще ниже опустив голову, слушал мой ответ… Нижняя губа его полуоткрытого рта нервно вздрагивала, брови сдвинулись к переносице, и в глазах — щемящая сердце тоска.

— Нет! — сказал он громко, почти выкрикнул. — Нет! Ничего этого уже не будет!

— Чего не будет? — спросила я незнакомца испуганно.

— Ничего: ни фильма, ни поездки, НИ-ЧЕ-ГО!.. И надолго!

Произнес он свою краткую тираду тоном пророка — внушая мне мистический страх своей безапелляционностью.

Так, видимо, волхвы и кудесники предсказывали людям беды… Ничего больше не добавив, той же медленной тяжелой походкой он ушел к лифту, а я осталась, ошарашенная и нежданным его появлением, и таким же мгновенным исчезновением, напуганная этим апокалиптическим “НИ-ЧЕ-ГО!”».

Эту фразу, если, конечно, Лунгина ее не придумала, она интерпретирует как предсказание скорого начала войны. Однако при ближайшем рассмотрении под нее можно подвести множество событий — и войну, и тюрьму, и тяжелую болезнь. Словом, опытный ясновидящий должен уметь предсказывать коротко и неясно — именно так, как в свое время Наполеон инструктировал юристов, писавших конституцию его империи: «Пишите коротко и неясно».

А вот портрет Мессинга, судя по сохранившимся фотографиям, Лунгина запомнила и нарисовала в своих мемуарах довольно точно. Великий телепат отнюдь не выглядел красавчиком-сердцеедом. Если он и привлекал внимание публики, в том числе женщин, то не красотой, а скорее даже уродством. И еще — некой старорежимной внешностью, стремлением одеваться не броско, но элегантно, в дорогие, хотя и не самые модные костюмы. Одетый по последней моде Мессинг наверняка смотрелся бы диковато, а вкус, как художественный, так и применительно к одежде, чисто бытовой, у Вольфа Григорьевича, несомненно, был.