Василий Ерошенко - Лидер Ташкент

Там находились на своем посту старшина 2-й статьи Василий Удовенко, краснофлотцы Федор Крайнюков, Михаил Ананьев и Александр Милов. От них четверых в эти мгновения зависела судьба корабля. Ведь прорыв воды к действующему котлу всегда чреват катастрофой.

Но катастрофы не произошло. Ее предотвратила вахта первого котельного отделения.

В распоряжении котельных машинистов были считанные секунды. Их хватило бы, чтобы добежать до шахты трапа, по которой затем сама вода, заливавшая отсек, вынесла бы их наверх. Но моряки не бросились к трапу. Своими секундами они распорядились иначе - так, как повелевал им воинский долг: прекратили в котле горение, стравили пар, перекрыли соответствующие клапаны...

Стрелки приборов в энергопосту безмолвно доложили командиру БЧ-V, что угроза взрыва котла номер один ликвидирована. Спасая корабль, Удовенко, Ананьев и Крайнюков пожертвовали своей жизнью. Только Милов, также сделавший все, что от него требовалось, успел добраться до трапа. Обожженный паром из перебитой магистрали, он лишился сознания. Но хлынувшая в котельное отделение вода подняла краснофлотца к люку, и он был спасен товарищами.

На корабле, ведущем бой, нет безопасных мест. И никто не предскажет, какой отсек, какой участок палубы может оказаться под ударом в следующую минуту. Но с верхней палубы или с мостика видишь происходящее вокруг, видишь море и небо, и уже поэтому тебе легче. А с тех постов, что расположены в корабельных недрах, не видно ничего. Там все страшнее, тем более что и выбраться оттуда не так-то просто, если даже будет дан такой приказ. "Привязанный" в походах к мостику, я часто старался поставить себя на место тех членов экипажа, которые по долгу службы встречают любую обрушившуюся на корабль беду в далеких внутренних отсеках. Какого мужества, какой самоотверженности требует подчас их вахта! Ведь пока устраняется мало-мальски серьезное боевое повреждение, морякам на нижних постах не раз подумается, что наверх им уже не выйти. Но они продолжают четко, точно, сноровисто делать все, что им положено. В этой их выдержке уже заключена готовность к подвигу. Всегда ли мы замечаем, как она приходит к людям, как они становятся такими?

Но наступила минута, когда на одном из многих боевых постов, скрытых под сталью палуб, решалась судьба "Ташкента". И все мы поняли, что на вахте в первом котельном стояли герои.

Четыре комсомольца, четыре рядовых моряка, ничем не выделявшихся среди других. Такие же молодые и здоровые, такие же веселые и неунывающие, как их товарищи. Только, может быть, еще сильнее любили море и солнце, потому что реже их видели, проводя изо дня в день много часов в глубине корабля. По каждому сигналу тревоги - не надышавшись всласть свежим морским воздухом, не докурив на юте папиросу, стремглав неслись они вниз, на свой пост.

И вот совершили там подвиг. Просто, естественно, не раздумывая...

Я делюсь с читателем мыслями, которые пришли, конечно, уже после. А 27 июня 1942 года обстановка на борту "Ташкента" не позволяла долго размышлять над тем, что уже произошло и чего нельзя было изменить.

Трагедия в первом котельном отделении явилась лишь одним из последствий "взрыва номер три", как стали мы потом называть удар, нанесенный кораблю двумя бомбами, упавшими с правого борта. Третий взрыв, от которого не удалось уклониться... А по общему счету эти бомбы были уже из второй сотни сброшенных на "Ташкент" в то утро.

Пришлось погасить форсунки и во втором котле, соседнем с первым: переборка между ними не выдерживала напора воды. По моему приказанию вахта второго котельного отделения покинула свой пост. В строю осталось два котла. В нормальных условиях они способны обеспечить лидеру приличный ход - до двадцати четырех узлов. Однако сейчас можно было, рассчитывать максимум на четырнадцать.

От аварийных партий и из энергопоста, откуда Сурин руководил борьбой с водой, прорвавшейся внутрь корабля, поступали тревожные доклады. Затоплен центральный артиллерийский пост, где сосредоточены приборы управления огнем главного калибра... Залило третий кубрик, и в нем погибли несколько раненых севастопольцев... Вода начала проникать в первое машинное отделение... Нос корабля осел так, что каждая встречная волна окатывает полубак через якорные клюзы.

Мелькнула мысль: не пора ли переходить на задний ход - двигаться вперед кормой? Не слишком ли велико при переднем ходе давление на те переборки, которые еще держатся?

Вызываю на мостик Сурика.

- Павел Петрович, сколько воды мы уже приняли?

- Около тысячи тонн.

- Как переборки?

- Если не увеличивать хода, должны выдержать.

Старший инженер-механик почти спокоен. Человек, которого могло взволновать не особенно существенное нарушение его подчиненными каких-нибудь технических правил, изумительно владеет собой, когда объем затопленных отсеков составляет почти треть общего водоизмещения корабля.

Под рев пикировщиков и треск зениток обсуждаем с ним, как хоть немного выровнять корабль, теряющий последние свои маневренные возможности из-за сильного дифферента на нос. Решаем, что без крайнего риска можно заполнить водой свободные топливные отсеки и некоторые другие помещения. На случай если дифферент станет катастрофическим, приказываю готовить к затоплению пятый кубрик. Тут же прикидываем, какие тяжести могут быть быстро удалены за борт.

Минеры закончили наконец подготовку к подрыву тяги рулевого привода. Однако взрывать привод не пришлось. За кораблем разорвалась серия бомб, основательно встряхнувших корму. От этой встряски заклиненный руль вдруг сам собою встал в нейтральное, "нулевое", положение, привести в которое его никак не удавалось. Вот уж поистине нечаянная помощь!

И в эту же минуту зенитная башня Макухина сбила еще один "юнкере". Чуть ли не тот самый, что "починил" нам руль.

Управляемым руль не стал. Однако уже не нужно тратить силу одной машины на то, чтобы гасить стремление корабля непрерывно циркулировать вправо. С "Ташкента" будто сняли колодку! А затопление мазутных отсеков несколько уменьшило дифферент.

Опять вызываю Сурина - выяснить, каковы теперь наши возможности.

- Павел Петрович, можно ли увеличить ход?

- Считаю, что теперь можно.

Я привык полагаться на суринское слово, всегда твердое и обдуманное. Но, кажется, еще никогда оно не значило для меня так много, как в эту минуту. Каждый лишний узел повышает наши шансы дойти, дотянуть, уберечь корабль от дальнейших ударов.

И "Ташкент" снова набирает ход. Мы снова уклоняемся от непрекращающихся атак пикировщиков более резкими и крутыми поворотами. Знаю, что сейчас каждый такой поворот сам по себе представляет риск. Но ценою этого риска уменьшается вероятность получить еще одну пробоину. А даже небольшая пробоина сверх имеющихся, вероятно, означала бы конец.