Николай Долгополов - Главный противник. Тайная война за СССР

Во второй половине сентября 1941-го, когда немец стоял под Москвой, некоторых не потерявших ценность для страны специалистов было решено вернуть из тюрем — лагерей прямо на работу. Требовалось поручительство высоких чинов, лучше сталинских наркомов или к ним по рангу близких. Так прямо их казематов Лубянки очутился в своем кабинете бывший начальник Фишера Яков Серебрянский. Вернули с подмосковной дачи попавшего в опалу за честность будущего Героя Советского Союза и партизанского командира Дмитрия Медведева, открывшего позднее весь советский детективный жанр книгой «Это было под Ровно», записанной в те годы впоследствии прославившимся киносценаристом Анатолием Гребневым. Дозволили занять пост под начальством генерала Павла Судоплатова настоящему Рудольфу Ивановичу Абелю — тоже радисту, подрывнику, открывшему специальную разведшколу для обучения редкой профессии диверсанта в городке Серноводске под Куйбышевым.

И Вильяму Генриховичу Фишеру тоже милостиво разрешили возвратиться. Говорят, по просьбе Судоплатова за него просил сам Берия. И так было во всех отраслях — военных ли, гражданских. Только вот тех, кого не вернули, за кого не поручились или поручительства не приняли — расстреляли. Немцы были близко, и Сталин не желал рисковать. Вдруг стали бы работать против него.

Фишера простили, ибо его резидент Александр Орлов, сбежавший прямо из сражающейся с фашистами Испании в Штаты, вроде бы никого не выдал. А радист — нелегал Фишер, знавший к тому же немецкий, был страшно нужен.

Одним из блистательных его дел стала подготовка агента Александра Демьянова, которого наши отправляли в немецкий тыл под псевдонимом Гейне, а в Абвере приняли под кличкой Макс. Разведка давно положила глаз на потомственного дворянина, прямого родственника первого атамана кубанского казачества Антона Головатого. Его завербовали в 1930-х, подбросив оружие, так что пришлось выпускнику казачьей школы, отказавшемуся в свое время эмигрировать во Францию, согласиться на сотрудничество — не садиться же…

Принялись готовить Демьянова — Гейне на случай войны с немцами. Он еще до июня 1941-го сумел заинтересовать Абвер, и там готовились к его вербовке. А нашим из-за быстрого наступления немцев пришлось подготовку Гейне резко ускорить. Вильям Фишер обучал будущих радистов в школе на улице Веснина в двухэтажном доме на углу улицы Луначарского. Под руководством Фишера Александр научился быстро разбирать и собирать радиоприемники и радиопередатчики. Ему давалась работа на ключе. В твердо назначенные часы выходил на радиосвязь с другими курсантами. Обычно сеансы проходили по утрам, когда Фишер бывал а разведывательном управлении. Иногда шли они и во время немецких бомбежек. Бывало, Фишер прямо над ухом Демьянова хлопал толстенной книгой, мешал приему громким разговором. Но натаскал здорово. А еще подолгу беседовал с Демьяновым: был уверен, что немцы сразу не поверят перебежчику, будут допрашивать и с пристрастием. Все так и получилось.

Но помог и просто фантастический переход фронта. Ехать в декабре 1941-го далеко не пришлось: выбрали участок совсем приблизившегося к столице фронта под Гжатском. Фишер довел воспитанника до той самой тропинки, по которой Гейне — Макс и отправился в свой рискованный путь. Настолько рискованный, что командование даже и предположить не могло. Оказалось, что шел Демьянов прямо по минному полю почему-то не обозначенному на наших картах. Мины рвались прямо рядом. Но случилось чудо. Демьянова даже не ранило. И хотя потом, в Абвере, перебежчика били, выводили на расстрел, требуя признания, он не дрогнул, да и переход через минное поле убеждал немцев: у них в руках потенциально сильный агент и исключительно ценный. Потом в школе Абвера, куда зачислили Демьянова, труднее всего ему давались уроки радиодела. После школы Фишера нелегко было скрывать ему свое умение. Короче, Демьянову немцы поверили, по их заданию и с помощью советской разведки он превратился в офицера Генштаба, служил у маршалов — сначала Шапошникова, потом — Рокоссовского. До конца войны передавал такую дезинформацию, которой верили. И до такой степени, что сам Черчилль, благодаря перехваченным и расшифрованным своими спецслужбами телеграммам немцев однажды великодушно предупредил Сталина: у вас в Генштабе предатель. Интересно, можно ли воспользовавшись принятым штампом написать, что Иосиф Виссарионович только усмехнулся в усы. И после войны немцы твердо верили, что у них в Генштабе Красной, а потом и Советской армии был собственный и очень результативный агент. Об этом писал в изданных — переизданных мемуарах генерал Шеленберг, занимавший пост аналогичный начальнику нашей внешней разведки.

А еще Фишер сыграл важную роль в операции «Березино», когда благодаря затеянной нашими разведслужбами радиоигре, немцы поверили, что попавшая в окружение и давно сдавшаяся группировка вермахта, сковывает в котле умелыми действиями целые дивизии наступающей Советской армии. Фишеру, как видно, приходилась в те месяцы выступать в роли немецкого офицера, наряжаясь в чужую форму и встречая транспорты с подкреплением, амуницией и многочисленными диверсантами. Уже совершил самоубийство Гитлер, наши взяли Берлин, а немцы все посылали сообщения Фишеру откуда-то из Германии. В последнем, от 4-го мая 1945-го, просили больше не ждать подкреплений, а уповать на помощь Божью.

Отсюда и пошла легенда, будто во время Великой Отечественной Фишер под именем Абеля действовал в глубоком немецком тылу, добираясь до Берлина. Серьезных подтверждений сему я за 17 лет поисков нигде не обнаружил. Хотя один из авторитетных собеседников клялся, что Вильям Генрихович рассказывал, будто служил в немецком штабе, которым сначала командовал Гальдер, а потом — Йодль. То есть, в оперативном штабе сухопутных сил рейха. А еще Фишер якобы говорил, что мог вытащить бумажник из кармана Гитлера, которого видел вблизи в среднем раз в месяц.

Ничему подобному подтверждений я не нашел. Да и по временным военным отрезкам не оставалось у Фишера долгих месяцев на столь глубокое внедрение.

Зато в переписке с домашними, которая велась из темных белорусских лесов, Фишер называл их «дебрями», довольно откровенные жалобы на всякую мучившую живность, которая выжигалась только калением, да рассказ о замечательном враче и прославленном бегуне Знаменском. В честь братьев— бегунов до сегодняшнего дня у нас десятилетиями проводятся официальные международные состязания. Вот отрывочек из письма Фишера жене Эле: «… Я тебе писал, что здесь славный врач, известный спортсмен Знаменский. Он из простой крестьянской семьи, своим упорством добился докторского диплома и немалых результатов, как спортсмен». А дочери не раз рассказывал, как «сам Знаменский» делал ему операцию, избавив от боли. Ничего страшного, никаких ранений, просто вскочил фурункул, который Знаменский и удалил. За войну Фишер не получил никаких ранений. Да и неизвестно, стрелял ли хоть когда-то из револьвера или другого боевого оружия. Любил Вильям Генрихович повторять: «Когда начинается стрельба и погоня, разведка заканчивается». Но пистолет был, кажется, ТТ, и заботливый отец Фишер учил вернувшуюся из эвакуации дочь Эвелину его чистить и собирать — разбирать, очень гордясь, что у него самого получалось быстро и ловко. Пришлось маме Эле предусмотрительно спрятать ТТ подальше.