Юрий Фельштинский - Троцкий против Сталина. Эмигрантский архив Л. Д. Троцкого. 1929–1932

2. Я не только не собираюсь им содействовать, но, наоборот, считаю необходимым всеми средствами предупредить разрыв, который нанес бы серьезный удар международной оппозиции, а для Ленинбунда означал бы перспективу национального и сектантского перерождения.

3. Каким образом можно противодействовать этой опасности? Гласным и широким обсуждением, честной дискуссией. Без торопливости. Без стремления перехитрить друг друга.

4. Надо открыто признать, что даже в руководстве Ленинбунда есть меньшинство, которое в спорных вопросах стоит на точке зрения русской оппозиции, а не тов. Урбанса и его единомышленников. Это меньшинство должно получить возможность высказывать свои взгляды по спорным вопросам на страницах «Ди Фане дес Коммунизмус».

5. В обсуждении вопросов должна принять участие международная оппозиция. Издания Ленинбунда должны ее голос доводить лояльно до сведения своей организации.

Только дискуссия, обставленная такими минимальными гарантиями партийной демократии, способна предотвратить опасность раскола в Ленинбунде или разрыва Ленинбунда с важнейшими группировками международной оппозиции.

Я со своей стороны готов всеми средствами помочь мирному и дружественному изживанию разногласий. Настоящее мое письмо преследует именно эту цель и никакой иной.

19 сентября 1929 г.

Письмо Г.И. Мясникову

Уважаемый товарищ Мясников.

В вашем письме от 24/VIII/1929 есть ряд недоразумений.

1. Я переслал в Берлин вашу рукопись с просьбой передать ее вашим политическим друзьям для переписки и прислать мне затем одну из копий. Никаких дальнейших сведений я не получал. Возможно, что произошло какое-либо недоразумение. Сегодня же я пишу об этом Пфемферт[275]. Что она задерживает рукопись «по прямому моему указанию» — это совершеннейший вздор. Во всяком случае, я ей сегодня же пишу, чтобы она передала немедленно рукопись Румынову.

2. Никогда и никому я не писал, чтобы из Берлина вам не посылали денег. Это прямой вымысел.

3. Никогда и никому я не писал, что вам из Константинополя послано 500 марок. Это третий вымысел, под которым, как и под двумя предшествующими, нет и тени основания.

4. Жалобы ваши на то, что отсутствие моего предисловия задерживает опубликование брошюры, совершенно неосновательны. Я никогда не обещал предисловия. Да и как мог я обещать предисловие к брошюре, которую я не читал? Я удивлялся, почему нет копии из Берлина, но решил, что, очевидно, вы и ваши друзья остановились на каком-либо другом плане. Только и всего.

Ваши соображения насчет того, что не нужно «недомолвок» и «полугодового размышления», как видите, совсем неуместны. Какие у меня могут быть мотивы для недомолвок? Если вы подумаете, то убедитесь, что таких мотивов у меня быть не может.

С товарищеским приветом

19 сентября [19]29 [г.]

Письмо А. Монтегю[276]

Дорогой товарищ Монтегю!

Я вам не отвечал так долго в силу стечения ряда неблагоприятных обстоятельств: я остался временно без иностранных сотрудников, а русская моя сотрудница была в отпуску. Писать же большое письмо от руки — трудно и требует слишком много времени.

Сперва о деловых вопросах.

Я сейчас от русского книжного рынка совершенно оторван и в настоящий момент не могу, к сожалению, дать вам никаких советов. Но я напишу своему младшему сыну[277], который более или менее следит за новинками русской литературы, и через него смогу получить все наиболее выдающееся. Я сделаю это тем охотнее, что я и моя семья будут рады возобновить таким образом свою связь с текущей русской литературой.

Теперь о Вашем предложении насчет Англии. Разумеется, я по-прежнему стремлюсь изо всех сил перебраться в Англию, как по соображениям здоровья, так и по соображениям работы. Ваш план в общем я считаю приемлемым и осуществимым. Любая комиссия любых врачей признает необходимость медицинской помощи. Я думаю также, что со стороны турецкого правительства можно было бы получить заявление о его готовности принять меня обратно по окончании моего пребывания в Англии. Но я мог бы решиться обратиться к турецкому правительству с соответственным вопросом лишь в том случае, если бы был абсолютно уверен в том, что британское правительство даст мне визу. В противном случае я рисковал бы попасть в очень невыгодное и неблагоприятное положение. Вы понимаете, что если бы после моего соответственного запроса у турецкого правительства британское правительство отказало бы мне все же в визе, то мое положение в Турции несомненно ухудшилось бы. Вот почему я могу решиться на обращение к турецким властям лишь в том случае, если доступ в Англию мне будет обеспечен заранее.

Благожелательные заверения отдельных министров за кулисами дают, вообще говоря, очень мало. Вы знаете, как было дело в Германии: не только президент рейхстага, но и ряд министров высказывались в частных беседах вполне положительно. А кончилось тем, что мне отказали в визе.

Вот почему я прошу вас произвести более серьезную и точную разведку. Думаю, что в этом деле может быть полезен Пэтон[278], секретарь Независимой рабочей партии, от которого я получил даже формальное приглашение прочитать доклад в летней школе Независимой рабочей партии, — до такой степени Пэтон не сомневался в том, что я получу визу. И в дальнейшем Пэтон предпринял ряд шагов, чтобы добиться визы от своих министров. Во всяком случае, в информации он вам не откажет.

Я вам очень благодарен за то, что вы уже написали о себе с некоторой подробностью. Это для меня не только интересно, но и поучительно, так как приоткрывает для меня некоторый уголок английской жизни, с которой я слишком мало знаком. Между тем судьба Англии интересует меня сейчас в высшей степени — наряду с развитием Америки.

То, что печатается в «Обсервер»[279], — это не автобиография, а короткие выдержки, сокращенные американским агентством для газетных потребностей. Автобиография представляет собой большую книгу, в пятьсот — шестьсот страниц, которая должна в октябре выйти в Нью-Йорке у Скрибнера и одновременно в Берлине и в Париже. Я, разумеется, пришлю вам немедленно эту книгу по выходе ее в свет.

Кстати: вы, надеюсь, получили мою французскую книгу, которая представляет собой скорее сборник документов, чем книгу[280].

Теперь хочу перейти к политическим вопросам. Вы совершенно правы, что очень трудно высказываться об этих вопросах в письме, когда слишком мало знаешь собеседника, т. е. когда не было предварительных длинных разговоров. Если бы ваши деловые поездки дали вам возможность остановиться по пути в Константинополе, я был бы очень рад видеть вас своим гостем и завязать таким образом личное знакомство, которого переписка заменить, разумеется, не может. Но в ожидании этого приходится все же сделать попытку объясниться путем переписки.