Андрей Кручинин - Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

Поездка Лебедева не состоялась, очевидно, потому, что, узнав о печальном положении дел под Петроградом, он направился в штаб ближайшего фронта – Северного – с запиской Крымова: «В настоящее тревожное время, когда события развертываются с чрезвычайной быстротой, мне нужна полная ориентировка… Прошу ориентировать меня через подателя сего полковника Генерального Штаба Лебедева». При этом последний выглядит уже не столько корниловским эмиссаром, сколько доверенным лицом самого Крымова. Однако по дороге полковник был перехвачен, арестован и доставлен в Петроград.

Интересно, что, несмотря на столь активную роль и заявление на первом допросе в Петрограде – «в предъявляемом мне обвинении меня в том, что я… по предварительному на то соглашению и в соучастии с другими лицами принимал участие в насильственном посягательстве на изменение существующего государственного строя в России, на смещение органов верховной в государстве власти, я виновным себя, да, признаю», – он не был присоединен к основной группе обвиняемых, собранных в городе Быхове, и оставался под стражей в Петроградском комендантском управлении, откуда и был освобожден незадолго до большевицкого Октябрьского переворота. Допустимо заподозрить влияние на судьбу Лебедева со стороны знавшего его по службе в Ставке генерала Алексеева, который с 29 августа по 9 сентября был начальником штаба нового Верховного Главнокомандующего (адвоката Керенского), а затем состоял «в распоряжении Временного Правительства» и являлся членом «предпарламента» – «Временного Совета Российской Республики». Заметим также, что в последнем протоколе допроса в Петрограде (2 октября) Лебедев неожиданно отказался от сделанного ранее признания своей вины: «Ни в какое соглашение с генералом Корниловым я не входил, ни в каких заговорах против Временного правительства не участвовал». Сыграла ли свою роль эта перемена позиции, чьи-либо хлопоты «извне» или общая тенденция (следственная комиссия по «делу Корнилова» фактически зашла в тупик), только вскоре полковник Лебедев получил свободу, чтобы стать одним из ближайших сотрудников генерала Алексеева, который 2 ноября положил в Новочеркасске начало «Организации кадров по воссозданию Русской Армии».

А тогда, в августе, Дмитрий Антонович мог встретиться со своим будущим сослуживцем – генералом Дитерихсом, однако они разминулись: когда полковник прибыл в крымовский штаб, Дитерихс как раз уехал оттуда, дабы попытаться выяснить, чтó происходит и кому подчиняться. Вообще же положение генерала в «Корниловские дни» было незавидным, и тем важнее отметить, что на него и при этом не пало ни малейшей тени.

Сорокатрехлетний генерал-генштабист, участник Русско-Японской войны Михаил Константинович Дитерихс с мая 1916 года стоял во главе 2-й Особой бригады, которую русское командование направило на Балканы, сражаться в составе межсоюзного контингента. Убежденный монархист, Дитерихс тем не менее, как и большинство русского генералитета, лояльно отнесся к Февральскому перевороту, при получении известий о котором лишь призвал подчиненных молиться о даровании русскому народу «мудрости, спокойствия и единения, да выйти на верные пути истинного блага и величия дорогой Родине». А через два месяца в приказе по бригаде он так аргументировал необходимость продолжения войны:

«Новый порядок в России – ныне установившийся, и, если нам поможет Бог его отстоять, в крупных чертах даст гражданам России:

1) Участвовать народу через своих выборных в управлении всей страной.

2) Рабочему – доставить справедливые отношения с владельцем; правильно установленное время работы и правильную плату за работу.

3) Земледельцу – справедливое пользование землей при работе на ней и правильный доход со своей работы.

4) Каждому остальному гражданину – справедливую оценку и плату за его труд, в чем бы он ни выражался.

5) Каждый гражданин получит возможность учиться и развивать себя, как он захочет…

Вот смысл той свободы, которой ныне добилась Россия и которую надо отстоять победой…

Без победы над ними немцы не согласятся освободить занятые ими Бельгию, Сербию, Польшу и часть земель во Франции, России и Румынии и, что еще важно, не согласятся искренно отказаться в будущем не начинать опять такой же ужасной войны, как та, которую мы ведем сейчас…

Только свергнув их теперешнее правительство, добившись у народа сознания, что каждое Государство имеет право на свободную самостоятельную жизнь, можно будет быть более уверенными, что война через несколько лет не начнется опять».

Сравнивая этот приказ с образцами «военной пропаганды», известной нам по севастопольскому периоду биографии Колчака, можно сделать даже вывод о большем «феврализме» Дитерихса или его склонности к примитивно-агитационным приемам. Генерал, очевидно, почитался вполне надежным и в Петрограде, почему в июле и был отозван в Россию с предназначением на должность Главнокомандующего войсками столичного военного округа. Однако когда 11 августа Михаила Константиновича вызвали к Керенскому, оказалось, что этот пост уже занят, зато министр-председатель успел поссориться с управляющим военным министерством Савинковым и с ходу предложил совершенно незнакомому ему и не ориентирующемуся в обстановке Дитерихсу… портфель военного министра. Будучи человеком здравомыслящим, генерал уклонился от назначения, высказав, однако, при этом уверенность в необходимости срочного и жесткого противодействия анархии, «если даже для этого придется отсечь» правый и левый «фланги» российского политического спектра.

Проезжая в разрешенный ему краткосрочный отпуск через Могилев, где находилась Ставка Верховного Главнокомандующего, Дитерихс был столь же неожиданно остановлен и получил предложение возглавить штаб формирующейся Петроградской армии при Командующем армией Крымове. Согласившись (23 августа), Михаил Константинович уже 26-го вместе с Крымовым двинулся на Петроград, в качестве начальника штаба на ходу уточняя и разрабатывая как вопросы защиты столицы, так и планы наведения порядка внутри нее.

Сложно сказать, как мог относиться Крымов к Дитерихсу. С одной стороны, желание Керенского провести последнего в министры должно было стать в глазах нового Командующего армией просто отвратительною рекомендацией; с другой стороны, в Ставке должно было быть известно и об уважении, которым пользовался Дитерихс у генерала Алексеева, знавшего его по совместной службе до войны. Но, как бы то ни было, начальник штаба не подвел Крымова, поддерживая его в намерении ввести в столице осадное положение, а в часы смятения и противоречивых известий по приказу Командующего отправившись в штаб Северного фронта; впрочем, и там он не получил достаточно надежных ориентировок. Быть может, на основании телеграфных переговоров с Дитерихсом, который собирался возвращаться к войскам, Крымов и принял решение отправить на смену ему полковника Лебедева. А Михаил Константинович, 29 августа приехав обратно, оставался с Крымовым почти до самого конца, будучи, правда, при этом скорее пассивным зрителем разворачивавшихся событий.