Виктор Шендерович - Изюм из булки

Инструктаж был так хорош, что его начали передавать из уст в уста в дословном виде:

— У нас верстка простая: первое — Путин, второе — Путин, третье — Путин. И сиди, «бабло» получай!

Один телезритель

Формула вышеописанного Вована напомнила мне одну старую телевизионную байку.

В позднесоветское время в «Останкино» пришел заместитель министра обороны: записать поздравление с Днем Советской армии. Сел в студии, положил перед собой листок — и все по листку, не поднимая головы, оттарабанил.

— Товарищ генерал, — предложил гостю режиссер, любитель прекрасного, — вот видите: красный огонек горит? Это телекамера. Вы туда все это скажите, там — миллионы телезрителей, и вы к ним обращаетесь…

На все эти демократические изыски генерал ответил с военной прямотой:

— У меня один телезритель — министр обороны.

Русская Швейцария…

Зима 2000 года, горные районы Чечни. Командующий федеральными войсками генерал Казанцев угощает журналистов и в застолье добродушно шутит:

— С вас всех, — говорит, — надо снять по паре дней отпуска. Смотрите, куда я вас привел! Красота! Горы, сосны, воздух… Швейцария!

— Лишь бы швейцарцы не вернулись, — мрачно заметил телеоператор N.

Прикладная пушкинистика

Лужков, человек без комплексов, говоря о рачительном ведении городского хозяйства, начал вдруг цитировать «Скупого рыцаря». Цитировал, разумеется, своими словами, на радость психоаналитикам. В частности, упомянул Юрий Михайлович «седьмой сундук, сундук еще неполный».

У пушкинского Рыцаря, как сейчас помню, сундуков было шесть. А у московского мэра где-то, стало быть, есть и седьмой.

Я бы на месте Счетной палаты этим фактом заинтересовался.

Прикладная пушкинистика-2

Осенью 2003 года жители российских городов регулярно натыкались на плакаты с сентенцией большой мыслительной глубины: «Пробуждение РОССИИ, ее движение к ЕДИНСТВУ — неужели в этом не вся ее история?».

Вопрос носил характер риторический: к тому времени уже всем было ясно, что именно в движении к ЕДИНСТВУ — вот такому, заглавными буквами пропечатанному, — и состоит вся, как есть, история России. Тем более если автором этого умозаключения является не хрен собачий, а Пушкин, и писано это им, как утверждает плакат, в письме Чаадаеву.

Задумчивое лицо Александра Сергеевича над цитатой не оставляло сомнений: именно Грызлов и Пехтин грезились поэту как светлое будущее России.

Растроганный прозорливостью гения, я полез в любимый десятый пушкинский том, в письма.

И гений в очередной раз удивил. Оказывается, ничего такого он Чаадаеву не писал.

А писал вот что: «Татарское нашествие — печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие ее могущества, ее движение к единству (к русскому единству, разумеется) (…) — как, неужели всё это не история, а лишь бледный и полузабытый сон?»

Вот ведь незадача! Говоря о «пробуждении», Пушкин, оказывается, имел в виду пробуждение от татарского ига (привет члену политсовета Шаймиеву). И не делал пошлых умозаключений о том, в чем заключается история России, а вступаясь за нее перед горьким философом, утверждал, что история эта у нас — есть.

Но какая разница, что имел в виду Пушкин, когда на носу — выборы, в моче — революционная целесообразность, и моча все время ударяет в голову?

«Это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству — поистине могут привести в отчаяние…» — как писал Александр Сергеевич Петру Яковлевичу в том самом письме.

Целесообразность

В послевыборную ночь я брел по останкинским коридорам. Параллельным курсом двигались два известных политолога, отговорившие свое в эфире одного федерального телеканала и направлявшиеся на другой.

Они рассуждали о туманных перспективах СПС.

— Им добросят голосов, — предполагал один.

— Могут не добросить, — скептически пожимал плечами другой, впоследствии оказавшийся более прозорливым.

Они обсуждали это вслух, прилюдно, совершенно бытовыми голосами, как будто речь шла б прогнозе погоды на завтра, а не о деянии, предусмотренном Уголовным кодексом РФ в статье 142 («фальсификация избирательных документов»).

До четырех лет лишения свободы (это я так, на будущее).

«Зоолетие»

Празднование трехсотлетия Санкт-Петербурга удалось, прежде всего, по части воровства и показухи, рекордным даже по российским меркам.

Друзья питерцы с некоторой гордостью (как новейшую достопримечательность) показывали мне на Фонтанке дом, за фронтоном которого не было вообще ничего — это было нечто вроде театральной декорации…

А Гостинный двор отреставрировали, напротив, роскошнейшим образом — но только ту его часть, которая могла быть видна с Невского при проезде президентского кортежа. Если бы дорогой ВВП рискнул пешочком пройтись вдоль по Большой Садовой и завернуть за угол, он бы увидел конец финансирования. За углом начиналась разруха — сразу, без переходов и полутонов.

Кстати, о финансировании. Рассказывают, что ближе к славному дню Эдуард Кочергин, главный художник юбилея, пришел на прием к некоей даме из мэрии Санкт-Петербурга, курировавшей хозяйственную часть, и попросил денег. Не нулей, которых было вывалено в смету из федерального бюджета несчитано, а реальных бумажек, чтобы расплатиться с подрядчиками.

В ответ руководящая дама начала на Кочергина кричать неблагим матом:

— Вы что! — закричала она. — Что вы, как маленький! Вы что, не знаете, что этих денег давно нет!

Вор, орущий на обворованного, позволившего себе заикнуться насчет недостачи — даже не выразить неудовольствие, а просто удивиться, — вот сцена из новых времен, ожидающая своего Сухово-Кобылина…

Запах

Помимо несостоявшегося лазерного шоу, главным воспоминанием о днях юбилея стало воспоминание о запахе мочи, надолго пропитавшем город на Неве. Количество муниципальных туалетов было явно не рассчитано на два миллиона гостей.

Означенный запах помаленьку пропитал и международную арену…

Воспоминание Алексея Германа, приглашенного в Константиновский дворец, на самую что ни на есть престижную встречу российской элиты с высочайшими гостями юбилея. Как почти всякий не слишком молодой человек, спустя какое-то время после начала церемонии (длившейся, разумеется, очень долго), классик кинематографа почувствовал настоятельную потребность ненадолго отлучиться.