Золото Рюриков. Исторические памятники Северной столицы - Владимир Анатольевич Васильев
— Куда вы? — удивилась девушка. — Самое интересное впереди. Мы идем в университет, куда приедут городские власти. Такого пропустить никак нельзя! Если Ваня узнает, что вы были здесь и ушли — обидится.
Травина вместе с Катериной пропустили через швейцарскую университета. Много народа осталось на улице. Из окна были видны кареты, дрожки, с которых выходили все новые люди. Прибыл оберполицейский Паткуль. Следом за ним генерал-губернатор Игнатьев. Вошли какое-то важные господа и уселись отдельно от представителей власти.
Катерина прошептала: «Это депутаты Михаэлис, Ген и Стефанович».
Генерал-губернатор обратился с речью. Он выразил сочувствие юношеству вообще, но в то же время — твердую решимость препятствовать всякому со стороны студентов беспорядку вне стен университета. Затем потребовал, чтобы студенты разошлись, но попечитель объявил о намерении наскоро собранной им комиссии выслушать депутатов. Тогда Игнатьев согласился подождать и вышел в другие комнаты.
Катерина и Травин сидели в зале совета и слушали, как депутат Михаэлис излагал требования от имени студентов. Алексей Иванович начинал понимать, о чем говорил это молодой чернявый и верткий мужчина. Что-то о позволении студентам пользоваться университетской библиотекой во время закрытия университета. Еще про то, чтобы были отменены правила, которым студенты подчиняются по матрикулам.
Председатель собрания, он же попечитель, объявил, дескать, правила не могут быть отменены; студенты, напротив, должны обязаться честным словом исполнять правила матрикула, и в таком только случае им позволено будет вступить в университет. Если же они не хотят обязаться, то могут оставить университет: это совершенно зависит от их воли. Это род договора, который университет заключает со студентом.
— Дать честное слово они дадут, а исполнять не будут, — бросил реплику Михаэлис.
По залу прокатился гул одобрений.
— Что я слышу из уст молодого человека? Чему он учит студентов! Честным словом нельзя пренебрегать, — сказал профессор Александр Никитенко.
— Что же, тогда мы должны дать его по принуждению, — отвечал депутат.
Со стороны президиума, где находились преподаватели, послышались слова возмущения. Появился генерал-губернатор и предложил всем разойтись.
Все время, пока Травин находился в зале, он искал среди присутствующих сына. Когда студенты после очередного предупреждения генерал-губернатора начали расходиться, он с измученной улыбкой посмотрел на К атерину. Она будто прочитала его мысли и поспешно ответила:
— Иван не пошел на собрание.
Катя куда-то пропала, когда они выходили из зала. Травин еще недолго потоптался у входа в здание, поймал возницу и направился к дому.
* * *
Ивана он застал в мастерской. Сын сидел перед мольбертом, на котором был закреплен портрет Катерины. Он что-то напевал про себя, раскачиваясь на стуле, и не услышал, как в помещение зашел отец.
— Песенки поешь? — с ехидством спросил Травин.
Иван дернулся всем телом и застыл. Медленно поднял голову и тоскливо посмотрел на отца.
«И так тошно и ты еще тут», — вопрошали его глаза.
Алексей Иванович в нерешительности повел плечом. Ему не терпелось поговорить с сыном. И в университете, и в повозке по дороге домой он нервничал, кипел, придумывая разные козни для Ивана. Попадись он ему по дороге — побил бы в горячке. А тут — увидел, и проснулось в нем отцовское, родное, мало кому другому понятное чувство, когда вместо стремления наказать сына вдруг приходит жалость к нему.
За бешеным темпом работы он и не заметил, как его первенец Ваня вдруг вырос и стал мужчиной. Редкие дни можно пересчитать, когда он находился рядом с ним, помогал делать уроки. Да и мастерству своему Травин не обучал, хотя видел Ванины рисунки и понимал: у парня есть талант. Считал — рано. Пусть, мол, подрастет. Он и сейчас оставался для него мальчишкой-гимназистом, который как-то придя домой, по-взрослому сказал отцу: «Я скоро выучусь и буду помогать тебе».
— Мы поссорились с Катей, — сказал он тихо.
— Я видел ее, она ничего мне не говорила, — покачал головой отец.
— Она виду не покажет — гордая, — произнес он чуть возвышенно, но тут, будто кто его толкнул, резко поднялся, стал ходить по мастерской и чуть ли не выкрикивать отдельные фразы: — Я испугался идти со всеми вместе в университет. Говорили — будут аресты. Катя требовала, чтобы я был со всеми. Она назвала меня трусом. Папаша! Разве я трус? Я помогал ей — рисовал плакаты, лозунги. Ей этого теперь мало. Она хочет, чтобы я возглавил движение студентов университета. Она требует…
— Постой, постой, — Травин поймал сына за руку, притянул к себе. — Как это ты говоришь «она хочет», «она требует». Да кто она такая, чтобы командовать тобой? А ты? Ты мужчина или нет?
— Но я люблю ее, — попытался отстраниться от отца Иван.
— Любить не значит со всем соглашаться. Надо свое мнение иметь. Женщинам не нравятся послушные мужики, запомни. Женщины любят силу, — резко и громко высказался отец. — А теперь выслушай меня, — он надавил Ивану на плечо, усаживая его на стул. — Все ваши выступления, митинги ни к чему не приведут. Император уже сделал шаг навстречу народу. Пусть шаг небольшой, но сделал. Вас не поддержат крестьяне, да и рабочие тоже не поддержат. Что вы сможете сделать против жандармов, против армии? Я знаю даже, чем это закончится. Несколько человек арестуют, а остальные утихомирятся. И ты хочешь быть среди тех, кто пойдет на заклание? Не пущу!
Вернувшись из мастерской в квартиру, Алексей Иванович сказал жене:
— Прошу тебя, если к Ивану придет Катерина, не пускай ее.
— Они поссорились? — спросила Татьяна, с мольбою глядя на мужа.
— Так решил я, — ответил грубо Травин.
Ночью в Санкт-Петербурге арестовали студентов.
Толпа молодых людей — человек шестьсот — собралась на университетский двор. Об этом было дано знать генерал-губернатору. По его распоряжению выдвинулся батальон Финляндского полка, который составил каре на улице против университетских ворот. Приехал сам Игнатьев. Навстречу ему вышли шестеро студентов. Среди них был Иван Травин. Он заявил о желании направиться в качестве депутатов к министру — просить за своих арестованных товарищей.
Об этом Алексею Ивановичу рассказал околоточный надзиратель Валерьян Егорович. Он же успокоил потрясенного новостью отца: сын его не арестован и состоит в переговорщиках. Еще сказал, благодаря Ивану удалось избежать серьезных столкновений студентов с полицией.
Весь сентябрь продолжались волнения. Они не были так многочисленны, как первые, зато жандармы теперь находились постоянно возле университета. Сюда, как на работу, каждый день ходил Травин, стараясь хоть что-то узнать о сыне. Говорили разное: одни — будто он задержан и находится в Петропавловской крепости, другие — лежит в лазарете, а третьи просто пожимали плечами.
Иван
