Путь. Автобиография западного йога - Джеймс Дональд Уолтерс
В предыдущем испытании Мастер помог Норманну и мне научиться противостоять мысли об усталости. Любопытно, что после выравнивания этих насыпей я чувствовал себя менее уставшим, чем до работы. «Чем сильнее воля, — часто говорил Мастер, — тем больше поток энергии».
В один из дней мы с Норманном сели обедать, по своему обыкновению голодные, как волки. Потянувшись к подносу, поставленному перед нами, мы чуть не задохнулись от изумления. Он был практически пуст! Две чашки тепловатой воды, слабо подкрашенной какао, и пара сухих сэндвичей, которыми кто-то помахал рядом с банкой арахисового масла, — и это было все.
— Какое пиршество! — вскричал ошеломленный Норман. На мгновение мы застыли в нерешительности, а затем внезапно расхохотались. «Что происходит само по себе, — часто говорил Мастер, — пусть происходит». Одним из ключей к непоколебимому внутреннему миру, которые он дал нам, была способность принимать жизнь такой, как она есть. Скудное воздаяние, принесенное тем днем, обеспечило нас соответствующей пищей если не для тел, то по крайней мере для медитации!
Вскоре после испытания с доской Мастер начал после работы приглашать нас в дом слушать по нескольку часов, как он диктует свои произведения. Истины, которые я познал во время этих занятий, были неоценимы. В периоды отдыха, когда он прекращал диктовать и расслаблялся, я также получил от него несколько уроков, хотя иногда и менее весомых.
Как уже упоминалось, в годы учебы в колледже я сформировал концепцию мудреца как человека, для которого все было Серьезным Делом. Сам я смеялся часто, но больше над глупостями, чем от непосредственной радости. Подобно большинству подготовленных колледжами интеллектуалов, я был склонен представлять себе мудрость как нечто довольно сухое. Но пока интеллект не смягчится сердечными качествами, он подобен земле без воды: тяжелой, но бесплодной. Мастер стремился отучить меня от этого пристрастия к сухой ментальной диете в той же степени, в какой я стремился отвыкнуть от нее.
Однажды вечером Норманн и я сидели с ним на кухне. Мастер позвал одну из Сестер и попросил ее принести из спальни коричневую бумажную сумку, в которой что-то лежало. Когда она вернулась, он выключил свет. Я услышал, как он достал что-то из сумки, затем шаловливо хихикнул. Внезапно раздался жужжащий металлический звук, и тут же из игрушечного пистолета посыпались искры. Хохоча от радости, как ребенок, Мастер вновь включил свет. Вслед за этим из другого игрушечного пистолета, лежавшего в сумке, он выстрелил в воздух крошечный парашют. Мы с каменными лицами наблюдали, как он опускался на пол. Я был совершенно изумлен.
Мастер взглянул на меня весело, хотя в его взоре и таилось спокойное понимание. «Они тебе понравились, Уолтер?»
Я засмеялся, пытаясь искренне войти в дух этой ситуации. «Они превосходны, сэр!» Мой комментарий выглядел как самовнушение.
Глядя на меня на сей раз глубоко, но с любовью, он процитировал слова Иисуса: «Пустите детей приходить ко мне, ибо таковых есть Царствие Божие» [Лука 18: 16.].
Одним из самых изумительных качеств Мастера была присущая ему абсолютная свобода духа. В глубочайших предметах он сохранял простоту и беззаботную непосредственность ребенка. В самых суровых испытаниях он мог найти причину для радости. Но, даже смеясь, он продолжал смотреть на жизнь со спокойствием и устремленностью человека, который во всем видит только лишь Бога. В сущих пустяках он часто видел проявление некой глубокой истины.
В Твенти-Найн-Палмз был соседский пес по кличке Боджо. Боджо решил, что, поскольку дом Мастера значительную часть времени остается необитаемым, он принадлежит к его законным владениям. В первый приезд в Твенти-Найн-Палмз Боджо яростно протестовал против нашего с Норманном присутствия, непрерывно рыча и лая на нас все время, пока мы работали на бассейне. В конце концов именно Норманн расположил его к себе при помощи комбинации «кнута и пряника»: когда Боджо лаял, Норманн обычно опрокидывал его на спину, а затем ласкал и бросал палки, чтобы тот их принес. Вскоре клыкастый сосед начал приходить к нам как друг.
Однажды к нашему обеду на открытом воздухе присоединился Мастер. Боджо почуял запах пищи и приблизился, выжидающе принюхиваясь.
— Посмотрите на этого пса, — заметил, посмеиваясь, Мастер. Он дал Боджо немного еды со своей тарелки. — Видите, как его лоб наморщился вверх? Хотя он думает только о еде, его ум сфокусирован на духовном глазе в однонаправленной концентрации!
Однажды вечером, во время диктовки, Мастер затронул вопрос реинкарнации. «Сэр, — поинтересовался я, — был ли я раньше йогом?»
— Много раз, — ответил он. — Ты непременно должен был быть йогом, чтобы оказаться здесь.
В это время Мастер начал пересматривать свои печатные уроки. К сожалению, ему так и не удалось далеко продвинуться в этой работе; задача оказалась слишком грандиозной, учитывая многочисленные новые произведения, замысел которых уже созрел в его уме. В первый вечер, когда он приступил к осуществлению этого плана, секретарь Дороти Тэйлор зачитывала ему первый из старых уроков. Она дошла до места, где Мастер говорил о невозможности получить ответы на научные вопросы путем одной только молитвы; необходимо провести соответствующие эксперименты. Точно так же и духовные истины, утверждалось в уроке, требуют подтверждения в «лаборатории» практики йоги и прямого, внутреннего контакта с Богом.
— М-ммм, — прервал ее Мастер, покачав головой. — Это не совсем верно. Если человек молится достаточно глубоко, он получит ответ даже на сложнейшие научные вопросы. — Некоторое время он всесторонне взвешивал эту проблему.
— Нет, — пришел он к заключению, — здесь речь идет о подтверждении соответствующими методами. В этом смысле написанное справедливо, поскольку молитва эффективна в подобных вопросах только для тех, кто уже имеет определенный контакт с Богом. Пожалуй, я оставлю все как есть.
Вот так, абзац за абзацем, анализировал он прежние записи, проясняя некоторые места и придавая другим более глубокий смысл. Таким путем я получил от него бесценные откровения. На меня также оказывала впечатление сама манера его обучения. Я все лучше и лучше понимал, что он, обладая вселенским мировоззрением при полном отсутствии самоутверждения, был истинным проводником в Беспредельность.
Я был также поражен беззаветным, активным мужеством, с которым он учил. Некоторые люди, как я знал, подвергались соблазну смягчить силу его слов, полагая, что, если их пригладить, они станут более приемлемыми для широких масс. Но критерием величия служит именно экстраординарная энергия. Подобная энергия — это постоянный вызов. Несколько месяцев спустя мне было забавно видеть пример желания принизить звучание энергии подобного
