Никита Михалков - Мои дневники

Ленин не понял, переспросил. Оленеводы, перекрывая своим криком шум двигателя, повторили свой вопрос:

– Пить можно?!!!

И Ленин, уже наполовину залезший в вертолет, высунулся и что есть мочи прокричал в ответ:

– Можно, можно!!!

Эта фраза, понятая всеми от мала до велика, была встречена невероятным громом аплодисментов.

Дверь за Лениным захлопнулась, вертолет набрал обороты, взмыл в воздух и мгновенно исчез в закрутившейся пурге.

А у бригады чуть ли не на месяц наступили каникулы. На вопрос руководителя района, приехавшего выяснить – почему бригада не работает, а беспробудно пьет, оленеводы ему честно ответили:

– Приезжал Ленин. Ленин разрешил.

…В этом отсеке все «секретно». На случай катастрофы сбоку висит топор. Им нужно разбить всю аппаратуру.

Жены офицеров в гарнизоне имеют возможность служить, как матросы, то есть они могут носить форму, нести вахту.

И вот те жены, которым делать больше нечего (работы нет для них по специальности), принимают присягу. Маршируют. Оркестр им играет. И от торжественности этого момента бабы ревут белугами, а одна даже упала в обморок.

Можно представить себе этих сисястых жен поднятыми по тревоге. Одевающимися впопыхах и бегущими на построение.

Куприн! Просто Куприн!

Офицеры цыганочку танцуют. Гитара. Соленые шутки. Здоровенный майор в штатском. Этакий квадрат с гитарой, но чисто поет.

«Жора, подержи мой макинтош. – Потом к жене поворачивается, зовет ее: – Рыба, пойди».

Может быть хорошая киноистория:

Очень способная певица, самородок. Может быть, фанатка джаза – и виртуозно его исполняет. Но совершеннейшее чудовище в жизни. Взбалмошная хулиганка. Может сделать все, что в голову взбредет, рубит правду-матку всем в глаза. Никакого управления. Авторитетов никаких. Да еще к тому же некрасива, зла и одинока.

На конкурсе из-за характера срезается начисто. Провал полный. Но какой-то человек видит сквозь все то, что связано с ее характером, большой талант. Хочет ей помочь. И даже начинает это делать, но встречает жуткое сопротивление с ее стороны. И вот, все больше ненавидя ее, он в то же время понимает с ужасом, что напрочь в нее влюбился.

Наконец он спускает все, что у него есть. Теперь он совершенно нищ… И тут вдруг она понимает, что никакой корысти у него по отношению к ней не было. Что он бессилен перед ней и своей к ней любовью, нищ и несчастен.

В ней через жалость просыпается любовь к нему, постепенно она начинает проникаться к нему нежностью. Начинает его слушаться и в творчестве и шаг за шагом, медленно идет к своей победе. Любовь постепенно размораживает ее душу… В результате – полный триумф, счастье.

История мальчика и девочки. Он – шофер на почте, а она – охранник там же. Синие чулки «в рубчик», шинель длинная, берет и большая кобура на животе.

Хорошая может быть история.

Ночью гуляют двое, девушка и морячок. У нее на голове его беска.

КП. Матрос и каплей. Каплей наслаждается, упивается своими наставлениями в этаком дружески-отеческом тоне. Матрос изнывает от этих наставлений. Он вяло соглашается и постепенно отступает к двери. Каплей за ним. Так они выходят на улицу.

Вдруг звонит телефон. Каплей кидается внутрь. Пользуясь случаем, матрос спешит прочь, но… каплей уже опять на пороге и продолжает говорить. Только расстояние уже между ними – большой, залитый солнцем плац. Унылый матрос и идиот каплей.

Классная мизансцена!

Убили медведицу, у которой был медвежонок. Его поселили в часть. Жил он в каптерке, совсем маленький. По прозвищу Пистон. С ним игрались. Приучили его бегать утром по плацу во время утренней зарядки. Научили даже маршировать. Камбуз был внизу – и медвежонок лихо спускался на заднице прямо к миске, которая его всегда ждала. Так он и жил в нашей части…

Однажды ночью я проснулся от каких-то… странных звуков, похожих на стоны, и перемежающихся непечатными словами. Я прислушался. Звуки повторились…

Я надел на босу ногу сапоги, вышел из кубрика и отправился в том направлении, откуда, как мне показалось, эти звуки доносились… Наконец догадавшись заглянуть в каптерку, я остолбенел…

Медвежонок был еще сосунок, без зубов, потому большой опасности для мужского достоинства старшины не представлял и, приняв то, что выдал ему старшина, за мамкину сиську, вовсю «делал свое дело», что, судя по всему, доставляло старшине неслыханное удовольствие. Но так как медвежонок все-таки не очень мог рассчитать свои усилия и порой чрезмерно увлекался, и это доставляло старшине помимо удовольствия еще и дикую боль, отчего он и стонал, и ругался матом.

Главная же опасность во всей этой ситуации грозила мне, потому что, если бы старшина заметил меня и осознал, что его тайные игры разоблачены, я стал бы его врагом номер один. Но увлеченный своим диким занятием моряк утратил всякую бдительность, я тихо прикрыл дверь и, чуть не падая от сдавленного хохота и ужаса, отправился в кубрик.

С тех пор после отбоя я уже невольно прислушивался к тому, что происходит в каптерке, и практически каждую ночь улавливал доносящиеся оттуда разноголосые стоны. Видимо, медвежонок стал прерогативой исключительно младшего командного состава.

Через некоторое время его откормили «протеином» так, что он не мог ходить и, съехав на заднице к своей миске, наверх уже подняться не мог. Его тащили на руках.

Судьба его была печальной. Спустя несколько месяцев от ожирения он помер. Жуткая история!

Замечательно для истории о школьниках (по духу близко к фильму «Если»). Старшеклассники продавали нам, мелюзге, аспирин, выдавая его за конский возбудитель. «Кинь ей в чай и жди – она сама захочет и все сделает». Все денежки, что на завтраки давали, туда уходили.

Вот, трясясь, как осиновый лист, подсунешь ей в чай и ждешь. От страха и желания дрожишь весь. А она сидит себе скучает, говорить-то не о чем (да и страшно), и потеет только, потеет…

Война. Окопы. Женщина перебегает под огнем. С воем подлетающий снаряд заставляет ее скатиться в воронку. Обстрел страшный. Муж ее в окопе с солдатами – в двадцати метрах. Они не виделись пять лет. Вылезти нет никакой возможности. Диалог их в этом положении.

Пионерский лагерь. Детский праздник строя и песни.

Поразительное чинопочитание с раннего детства. Все, все у нас военизировано. Ну, еще бы! Это же едва ли не единственная возможность как-то держать людей в узде – с раннего детства вводить уставную дисциплину. Это уже как неизбежная прививка, обязательный укол, наркоз.