Елена Егорова - «Приют задумчивых дриад». Пушкинские усадьбы и парки

Рассуждения эти некорректны уже потому, что «литературной маской» императрицы Александры Фёдоровны была, как следует из переписки современников, «Лалла Рук», а не «Гений чистой красоты». В статье Э.С. Лебедевой имеется ряд других неточностей75, приведших автора к сомнительным выводам.

К сожалению, не придаёт значения двум собственноручным перечням поэта, где он указал имя А.П. Керн как адресата своего шедевра «Я помню чудное мгновенье…», академик Н.Н. Скатов. Подчёркивая связь «Гения чистой красоты» в пушкинском шедевре и в написанных ранее произведениях В.А Жуковского, прежде всего в статье «Рафаэлева Мадонна», уважаемый учёный приходит к выводу, что «в поэзии Жуковского «гений чистой красоты» – лишь бесплотный символ вдохновения, знак появления только поэзии и потому обескровливающий её саму. В этом смысле Пушкин явно больше, чем стихам Жуковского, обязан его статье: ведь за нею – Рафаэль…».

«В стихах Пушкина создан образ, родственный «Сикстинской Мадонне», – вполне справедливо замечает Н.Н. Скатов. Однако, увлёкшись своей идеей, он это родство интерпретирует слишком буквально: «Гений чистой красоты» в пушкинских стихах – не Керн. Стихи написаны, так сказать, безотносительно к Керн… «К ***» в данном случае вовсе не условный знак, не обычное для Пушкина деликатное сокрытие определённого лица. Здесь есть обращение к столь высокому, небесному и необъятному, что не может и не должно быть определено в обычном смысле.

<…>

В стихах Пушкина есть обращение к бесконечности, «К ***», к «Мадонне» Рафаэля, никогда Пушкиным не виденной, но угаданной76.

<…>

Так что это пушкинское произведение создано не на тему Анны Петровны, а на тему «Сикстинской Мадонны» и есть не результат мгновенного порыва, а итог долгого пути»77.

Анне Петровне Керн Н.Н. Скатов отводит роль «повода» для сочинения стихотворения «Я помню чудное мгновенье…»: «А что же Анна Петровна Керн? Не при чём? Конечно, очень при чём. Важно, что в этот момент, в трудную минуту, она оказалась рядом, что было живое, неподдельное увлечение, что всё на нём замкнулось, что оно было искрой, взметнувшей пламя гениального произведения. И всё же она была лишь поводом, который помог вызвать образ великого видения в пору душевного пробуждения поэта…»78.

С таким заключением нельзя полностью согласиться. Яркие впечатления Пушкина от встреч и общения с А.П. Керн, испытанное им сильное чувство к ней действительно помогли образам (но не конкретно «Мадонне» Рафаэля), многие годы созревавшим в «творческой лаборатории» поэта, оформиться и воплотиться в гениальные стихи. В них форма и содержание находятся в такой изумительной гармонии, когда, выражаясь языком философии, «содержание оформлено, а форма содержательна» в полном смысле слов. Так что А.П. Керн была не просто «поводом», а подлинной вдохновительницей пушкинского шедевра.

Однако не следует отождествлять реальную А.П. Керн с «гением чистой красоты», ведь поэт прямо так её не называет, а дает этот образ в сравнении в связи с её явлением как вдохновительницы, в самый момент явления воплотившей в себе идеал духовной и телесной красоты.

Образ «гения чистой красоты» у Пушкина не прост, он воспринимается в контексте стихов во многом субъективно, на уровне подсознания, поэтому его нелегко объяснить словами. У пушкиноведов нет единства мнений на этот счёт. В конце XIX века, исследуя связь стихотворения «Я помню чудное мгновенье…» Пушкина и «Лалла Рук» Жуковского, Н.И. Черняев пришёл к выводу, что «Пушкин творил самостоятельно, а не подражал Жуковскому». Резюме этого автора подкупает искренней восторженностью и поэтичностью: «Я помню чудное мгновенье…» – одно из гениальнейших стихотворений Пушкина, изумительно прекрасное по музыкальности стиха, по изяществу формы, по глубине содержания, возвышенности и искренности чувства. <…> Под обаянием красоты в поэте пробуждались и ярко сказывались и религиозное чувство с его высокими порывами, и художественное творчество, и способность жить самой полной жизнью, и способность плакать благодатными слезами счастья и любви»79.

В советский период атеистическое мировоззрение накладывало соответствующий отпечаток на суждения учёных. В начале 1940–х годов В.В. Виноградов писал: «В стихотворении «Я помню чудное мгновенье…» Пушкин воспользовался символикой Жуковского, спустив её с неба на землю, лишив её религиозно – мистической основы»80.

Почти то же самое мнение высказывал в конце 1950–х годов Н.Л. Степанов: «Гений чистой красоты» у Пушкина – земной, реальный, в нем нет ничего сверхъестественного… Пушкинское послание противостоит своей земной, чувственной страстностью серафической поэзии Жуковского»81. Однако трудно выдержать чисто материалистический тон, когда речь идёт о поэтическом вдохновении, и тот же автор отмечает: «Гений чистой красоты» – это и видение поэта, и в то же время облик прекрасной женщины, пронесённый им через долгие годы жизненных бурь и волнений. <…> Пушкин стремился образом «Гения чистой красоты» оттенить чистоту, непосредственность поэтического вдохновения…»82.

Нередко образ «Гения чистой красоты» называют «формулой». Так, Б.В. Томашевский считал: «Пушкин воспользовался формулой Жуковского, хотя и не для того, чтобы воспроизвести поэтическую философию Жуковского, а чтобы возвести воспеваемый образ на высоту, равную по чистоте лирическим образам Жуковского»83. Похожее мнение высказывает Н.Н. Скатов: «Пушкин усвоил формулу Жуковского и уже в стихах изобразил неизобразимое: явленное чудо, пролетевшее видение»84.

На наш взгляд, слово «формула» в этих суждениях неуместно, хотя и очевидно, что авторы придают ему совсем не такое значение, как в точных науках. Поэзия живёт не формулами, а образами, несмотря на то что форма их выражения исключительно важна. Ритмическое построение строф, стихотворный размер, точность и последовательность рифм, ёмкие метафоры и эпитеты, гармония звуков – всё это помогает поэту высказать невыразимое словами и воспринимаемое подсознательно, то есть сердцем, а не рассудком. Без поэтических образов сочинение стихов превращается в рифмоплётство. «Гений чистой красоты» и у Пушкина, и у Жуковского – это образ, а не формула.

В приведённых цитатах слово «формула» можно было бы легко заменить, например, словосочетанием «поэтическая находка», и содержание бы от этого только выиграло. Однако сам по себе «формульный» подход к поэзии не столь безобиден и может привести к неточному пониманию поэтических образов. Так, Ю.М. Лотман писал: «Искреннее чувство Пушкина к А.П. Керн, когда его надо было выразить на бумаге, характерно трансформировалось в соответствии с условными формулами любовно – поэтического ритуала. Будучи выражено в стихах, оно подчинилось законам романтической лирики и превратило А.П. Керн в «гений чистой красоты» (то, что Пушкин воспользовался здесь цитатой из стихотворений Жуковского… лишний раз подчёркивает литературную условность этого образа)»85.