Эмиль Людвиг - Судьба короля Эдуарда

Все его утверждения были ложью. Советовались не с доминионами, а лишь с одним человеком из столицы каждого доминиона. Георг IV доказал, что даже короли могли вступать в морганатические браки, а сам Болдуин родился, когда еще жива была та самая герцогиня Инвернесская, незнатная дворянка, обязанная своим титулом королеве Виктории. Болдуину было уже двадцать четыре года, когда умерла прекрасная леди Фицджордж, дочь театрального художника и морганатическая супруга герцога Кембриджского, с которым она прожила пятьдесят счастливых лет. Вся Англия оплакивала ее. И «Таймс», которая теперь печатала слово «морганатический» в кавычках, в 1904 году в связи с кончиной герцога Кембриджского сообщала, что «герцог состоял в морганатическом браке с мисс Фэрбразер».

На следующий день, 5 декабря, в своей уединенной крепости король наконец согласился принять друга, причем друга благожелательного и очень влиятельного: это был Уинстон Черчилль, с которым Эдуард поддерживал отношения многие годы. На другой день Черчилль опубликовал первое и последнее письмо в защиту короля, появившееся в печати в то время.

Этот документ совершенен по форме и по содержанию.

«Я прошу повременить и проявить терпение. Народ должен понять, в чем состоит суть конституционной проблемы. Речь не идет ни о каком конфликте между королем и парламентом. С парламентом никоим образом не советовались, и не позволили ему выразить свое мнение. Должен ли король отречься от престола, последовав совету нынешнего кабинета министров? С тех пор, как в Англии существует парламент, монарху еще никогда не давали такого совета…

Речь здесь не идет о разногласии между королем и его министрами по какому-либо вопросу. Подобное разногласие, разумеется, можно было бы уладить при помощи обычной парламентской процедуры или, в крайнем случае, роспуска парламента. Мы оказались перед лицом государя, выразившего свою волю: он намерен совершить некий поступок, однако это может произойти не ранее чем через пять месяцев, а в случае возникновения различных обстоятельств может не произойти вовсе. Руководствуясь такими туманными и шаткими причинами, требовать от монарха высшей жертвы — отречения от престола и, возможно, даже изгнания, — совершенно необоснованно с точки зрения британской конституции. Никакое правительство не правомочно советовать монарху отречься от престола. Подобный вопрос мог бы возникнуть только в ходе самой серьезной парламентской процедуры…

Кабинет министров не имеет никакого права предвосхищать события и выносить решение, не узнав предварительно мнение парламента. Наверное, результата можно было бы достигнуть, получив послание монарха парламенту, затем подготовив запросы и проведя голосование после надлежащего изучения вышеупомянутых посланий. Неожиданное отречение монарха в нынешних обстоятельствах подорвало бы конституционное положение монархии, что нанесло бы ущерб самому институту королевской власти, не говоря уже о том, кто сейчас находится на престоле…

Если король отказывается следовать совету своих министров, те, разумеется, вольны подать в отставку. Но они не имеют никакого права оказывать давление на короля, чтобы заставить его принять их точку зрения, и добиваться от лидера оппозиции заявления о том, что он не будет формировать кабинет, если они подадут в отставку, тем самым предъявляя королю ультиматум. Повторяю: необходимо время и терпение. Почему мы не можем немного подождать? Поскольку король не властен до конца апреля совершить поступок, которому противятся министры, не обязательно срочно решать этот вопрос в конституционном порядке. Возможно, возникнут некие трудности, но они определенно не будут столь серьезными, чтобы повлечь за собой те конституционные последствия, о которых я уже говорил…

Наконец, необходимо принять во внимание человеческий и личный аспект этого дела, что, безусловно, не менее важно, чем все остальное. Несколько недель подряд король испытывал такое сильное моральное и умственное напряжение, какое только способен вынести человек. Он находился в состоянии крайнего утомления не только из-за выполнения своих государственных обязанностей, но и из-за мучений, вызванных его личными чувствами. Если ему требуется время, чтобы обдумать совет своих министров, то теперь, когда эта проблема обострилась до крайности, мы, конечно же, не откажем ему в этом…

Король не имеет ни малейшей возможности лично общаться с парламентом и народом. Между ними и монархом стоят королевские министры. Если они решили использовать против него всю свою власть и влияние, король даже тогда вынужден молчать. Тем более министрам следовало бы постараться не стать одновременно судьями и истцами, а проявлять терпение, подобающее верноподданному и христианину, даже если оно может доставить им политические затруднения. Вынудив короля к поспешному отречению, мы совершили бы акт насилия, которое ляжет тенью на историю Британской империи».

Это письмо в защиту короля, исполненное ясности, мужества и рыцарского духа, сразу же вызвало ответную реакцию: Черчилль хочет быть премьер-министром! Но чем это подозрение было лучше другого: Болдуин мечтает остаться премьер-министром?

За пределами Лондона существовали два огромных пространства, населенных миллионами людей, чье мнение имело равное, если не большее значение, чем мнение столичных жителей, — провинция и Империя. Каково же было это мнение?

Болдуин решительно заявлял, что Империя против брака Эдуарда с миссис Симпсон. В действительности, у него имелось только пять каблограмм от премьер-министров доминионов: те, разумеется, не советовались ни со своим парламентом, ни с прессой. В Лондоне правительство, церковь и высшее общество старались преодолеть этот тяжкий и губительный для экономики кризис в такой спешке — принц Гамлет называл ее «презренной поспешностью», и Черчилль боролся именно с ней, — что невозможно было получить более серьезную информацию. Но была ли Британская империя целостным образованием, были ли однородными ее законодательство и состав парламентов? Как остроумно заметил один англичанин, эту Империю «создали по рассеянности», то есть она разрослась по воле случая, без системы и плана. Именно эту многочисленную компанию, не развалившуюся только благодаря системе шатких компромиссов, намеревались привести к повиновению с помощью пяти телеграмм, потому что шерстяной мешок в палате лордов был набит шерстью Империи.

Какое значение на самом деле имела каблограмма из Сиднея, которую «Таймс» опубликовала под заголовком: «Вся Австралия за мистера Болдуина»? Один министр и его корреспондент констатировали, что развод известной особы произвел «плохое впечатление». Свои соображения высказал некий глупец, помощник генерального прокурора Австралии; он, видимо, ничего не смыслил в конституционном праве или делал вид, будто не смыслит, так неужели следовало принимать его мнение за мнение целого континента? Этот господин сделал открытие, что «Royal Marriage Act» 1772 года следовало применить и к нынешнему королю, потому что Эдуард был потомком Георга II, и что «надлежащее согласие является не просто личным согласием короля, но государственным документом, скрепленным государственной печатью и представленным в Совете». Поэтому король был обязан представить свое согласие на рассмотрение Частного Совета за год до брака, и, если обе палаты парламента не одобрили бы его по истечении этого срока, то брак признали бы недействительным. Поскольку сам Болдуин открестился от этих глупостей, человек, выступавший от имени континента, вынужден был отказаться от всего, что наговорил.