Василий Козаченко - Молния

И только теперь, когда напряжение немного спало, Яринка решилась разбудить деда.

Долгую минуту дедушка Нестор спокойно, без удивления, будто такое среди ночи случалось с ним не однажды, всматривался в лицо мальчика и наконец легонько вздохнул:

- Ох-хо-хо! Достукались, иродовы души! С детьми уже начали воевать...

Чуб у дедушки, борода и усы белые-белые и даже на взгляд мягкие, точно пух. А глаза большие и синие, как у ребенка.

- Крови, видно, много потерял, - словно сам с собой рассуждал дед. Ему бы чего-нибудь горячего к ногам да укрыть потеплее. Да напоить бы горячим молочком или чаем крепеньким с калиной или с малиной. А на лоб мокрую тряпочку - у него жар, видно, начинается.

Дед, покряхтывая по-стариковски, неторопливо оделся, сунул ноги в теплые валенки.

- Ты, внучка, растапливай печку, а я тряпки эти кровавые уберу с глаз подальше. Да и малины заодно наломаю...

Прошло, наверно, больше часа, пока мальчик глянул на свет помутневшими глазами. Зрачки его были неподвижны, лишь веки дрогнули да затрепетали, словно крылья мотылька, ресницы.

Яринка стояла около него с чашкой горячего, настоянного на малиновых веточках чая. Всматриваясь в восковое лицо, она видела, как постепенно, будто возвращаясь откуда-то из бездонных глубин, яснеет взгляд и проступают на щеках еле заметные розовые пятна. И в тот момент, когда его взгляд, уже совсем прояснившийся, встретился с Яринкиным, девушка узнала мальчика. Ведь она не раз когда-то заходила к Гале Очеретной. И сразу возникло ощущение неловкости: "А может, я зря Галю обидела тогда... А что, если..." Яринка недодумала, переполненная жалостью к мальчику, который вот среди ночи, неизвестно почему и как, очутился на другом конце Скального.

А Грицько тоже не отрывал прояснившегося взгляда от лица Яринки. Он тоже узнавал и, узнав, слабо усмехнулся. Выражение радостной успокоенности и облегчения появилось на его не по-детски напряженном, посуровевшем лице.

- Галя, - слетело с посиневших губ, - Галя... "гвозди" в речке, на третьей свае... около Волковой плотины... Я...

Он глубоко втянул в себя воздух, захлебнулся, и лицо его сразу перекосилось от нестерпимой боли. Взгляд снова погас, помутнел, и мальчик начал бредить. Он все время повторял про какие-то гвозди, утопленные близ Волковой плотины, про мыло в Стояновом колодце Казачьей балки. Забывал об этом лишь на некоторое время, и то лишь для того, чтобы позвать Галю, остеречь от выстрелов маму или покликать маленькую Надийку. Не хотел или не мог выпить ни одного глотка чаю и, как ни подносила ему к губам ложечку Яринка, отворачивал голову.

Слова его стали сливаться в неясное, слабое бормотание. Щеки покрылись пятнами, в горле заклокотало, и на губах вдруг выступила кровь... Глухой ночью, не приходя в себя, Грицько тихо скончался.

В хате дедушки Нестора не спали до утра. Но никто - ни сам дедушка, ни Яринка - так и не заметили, когда из-за низких туч начал щедро сеяться первый в том году густой, пушистый снег.

Шел он не прекращаясь, обильный и тихий, несколько часов подряд. И к утру, чуть только выкатилось из-за синего горизонта ясное солнце, все вокруг - поля, село, реку и даже черные пожарища и развалины - прикрыла девственно чистая, искристо-белая пелена.

41

В полдень из города привезли двух собак-ищеек. Но они уже были не нужны.

Глубокий снег запорошил все следы, искать типографию стало невозможно. А выловить людей Форст успел раньше.

К концу операции он стал гораздо осмотрительнее.

Отправив из совхоза к мастерской Максима первую машину, он сразу же приказал послать низом, напрямик через речку, трех полицаев и одного жандарма в засаду близ огорода Очеретной.

Сам же на другой машине, как только заменили скаты, помчался через мост к МТС и там, уже в темноте, остановившись и приказав всем рассыпаться цепью, повел "наступление" на Галину хату.

Правду говоря, он уже ни на что не надеялся. Даже и не думал, что как раз тут ему больше всего повезет.

Сеньку внезапно оглушили чем-то тяжелым, когда он пробирался в заросли лозняка. Быстро связали руки, забили тряпкой рот и, оттащив в сторону от тропинки, бросили на мерзлую землю. Потом его вместе с Галей (ее схватили минут на пятнадцать позднее) втащили в кузов грузовика и повезли в полицию.

Максим (Галя словно чувствовала это) успел уйти незамеченным всего за несколько минут до засады. Не задерживаясь, берегом подошел он к разрушенной Волковой плотине. Там долго ждал, пока совсем не стемнело.

Потом, зная, что быстро двигаться не может, перешел по льду на другую сторону реки и просидел здесь еще час. Издали до него доносился приглушенный шум, в темноте возле станции несколько раз вспыхивали и сразу же гасли желтые полосы автомобильных фар.

Не хотелось верить, что их там захватили врасплох.

Уж кто-кто, а Сенька сможет ускользнуть от них. И всетаки чем дальше, тем больше Максима охватывала тревога. Он сдерживал ее, придумывал для собственного успокоения всевозможные объяснения. Мало ли по каким дорогам ушли его друзья из Галиной хаты. Все не предусмотришь. Может, горою пришлось убегать или еще какнибудь. Возможно, Сенька давно уже на кладбище, ждет его возле склепа Браницких, а Галя с Грицьком где-нибудь далеко в степи, торопятся на хутор к тетке?

Но и на кладбище у склепа Браницких Максим никого не встретил.

Стараясь согреться, он прохаживался среди могилок и терпеливо ждал. Было уже далеко за полночь. Максим промерз до костей, передумал все, что только мог придумать, и мало-помалу убедил себя в том, что если Сенька не явился до сих пор, значит, он сюда вообще уже не явится.

Ветер совсем утих. Тучи, ненадолго раздвинувшиеся, снова заволокли небо, и из мрака на замерзшую землю, на голые кусты и могилы посыпался непроглядно густой снег.

Теперь, в снежной мгле, можно было проскочить незаметно куда угодно прямо под носом у врага. Но куда?,.

Ни в мастерскую, ни к Гале, ни к родственникам своих товарищей, а тем более к Кучеренкам Максим вернуться не мог. И не только потому, что боялся засады! Нет! Он не хотел наводить на след, бросать тень на новых людей.

А больше... больше ему здесь, на родной земле, кроме Яременко, сейчас идти некуда... Снег сыпал все гуще и гуще, холодными пластами оседал на плечи, спину, голову. Максим сначала стряхивал его, потом перестал.

"Надо двигаться, - думал он. - До утра успею. Погреюсь, разведаю, что и как, а там..."

Он вышел в степь и пошел холмами вдаль почти вслепую. Где-то уже далеко, за Казачьей балкой, перешел речку, вскарабкался на крутой береговой склон и пошел напрямик, вдоль железнодорожных лесопосадок.

Идти было все тяжелее. Снег, вначале только припорошивший жнивье и озимь, становился все глубже, ноги вязли почти по щиколотку, но Максим упорно пробивался вперед. Шел, останавливался, прислушивался, отдыхая минутку, и снова шел...