Платон Васенко - Бояре Романовы и воцарение Михаила Феoдоровича

Собирая свое войско, часть которого пришлось отрядить затем на помощь Жолкевскому, поляки прибегали и к другим мерам. Так, они потребовали, чтобы наш пленный посол князь Василий Васильевич Голицын написал к боярам о правах Владислава. Но Голицын с негодованием отверг подобное требование. Больший успех имели поляки у донцов, многие из которых с охотой согласились «правдой служить и прямить» королевичу. Подняли поляки и свое малороссийское служилое казачество. Храбрый гетман Конашевич-Сагайдачный привел впоследствии под Москву до двадцати тысяч своих удальцов на помощь Владиславу.

После долгих сборов в апреле 1617 года молодой королевич торжественно выступил из Варшавы в русский поход, напутствуемый речью архиепископа Примаса. В этой речи архиепископ указывал на преимущество католицизма и на необходимость «извести заблужденных на путь мира и спасения». На это Владислав отвечал, что он всегда будет «прежде всего иметь в виду славу Господа Бога своего и святую католическую веру, в которой воспитан и утвержден».

Королевич долго медлил на походе, возвращался в Варшаву и лишь в сентябре 1617 года прибыл под Дорогобуж, осажденный уже Хоткевичем. У дорогобужцев воеводой был Иванис Ададуров. Он «государю изменил и Дорогобуж здал и королевичу крест целовал со всеми людьми». За Дорогобужем Владислав занял Вязьму, первые воеводы которой обратились в позорное бегство, увлекая своим примером стрельцов и посадских людей. Казаки же, бывшие в городе, вспомнили старые времена и бросились «украинные места воевати». Тогда третий вяземский воевода «князь Микита Гагарин, видя то, что ево покинули одново, заплакав, пойде к Москве».

Вскоре после появления в Москве бежавших из Вязьмы воевод, понесших тяжкое наказание, в столицу прибыл и «Иванис Ададуров с товарищи», «чтобы прельстить московских людей». Он был схвачен и сослан в Казань. Война между тем продолжалась. На время зимы, правда, военные действия почти прекратились, и обе стороны посылали друг к другу «задирать о мире». Однако с весной война возобновилась, и королевич, хотя и медленно, но неуклонно продвигался к Москве. С другой стороны, с юга, надвигался на столицу Сагайдачный. Русские воеводы отступали к Москве. Отступил к ней и храбрый Пожарский после ряда подвигов, совершенных им в должности воеводы калужского. Отступил по приказанию, данному из Москвы, идти на сход к другим воеводам. В Москве поднялось волнение: «Взволнова диявол людьми ратными: приходяху на бояр со большим шумом и указываху, чево сами не знаху. Едва премилостивый Бог утоли такое волнение без крови».

Королевич тем временем осадил Можайск, но мужественный воевода Федор Васильевич Волынский не сдал города и «с ними бьющеся, не щадя голов своих». Так же стойко отразили Сагайдачного жители осажденного им города Михайлова. Тогда и Владислав, и малороссийский гетман, блокировав осажденные земли и города, с главными силами двинулись к Москве.

В столице царь и правительство принимали свои меры. Восьмого сентября Волынский прислал известие о движении Владислава к Москве, а девятого состоялось уже в ней заседание Земского собора. На этом соборе царь говорил речь о том, что «Владислав с польскими и с литовскими и с немецкими людьми и с нарядом идет под царствующий град Москву, и хочет всякими злыми своими умыслы и прелестью Москву взять, и церкви Божия разорить и истинную нашу православную христианскую веру попрать, а учинить свою проклятую б еретическую латынскую веру». Михаил Федорович «против разорителей веры христианския… обещался стоять, на Москве в осаде сидеть и с королевичем и с польскими и с литовскими людьми битися». В свою очередь, государь призывал через посредство Земского собора все московское население биться с врагами и не поддаваться «ни на какую прелесть».

«Прелести» начались уже давно, с посылки Ададурова. В августе, находясь под Можайском и собираясь идти к Москве, королевич прислал в русскую столицу грамоту. В ней он именовался русским царем, просил «змышленным и несправедливым речам советников Михаиловых не имети веры» и обещал сохранение в чистоте и нерушимости православия. Но в Москве знали цену польским обещаниям. Поэтому члены собора с полным основанием могли отвечать царю, «что они все единодушно дали обет Богу за православную христианскую веру и за него государя стоять, и с ним государем в осаде сидеть безо всякого сумнения, и с недругом его с королевичем Владиславом и с польскими и с литовскими и с немецкими людьми и с черкассы битись до смерти, не щадя голов своих».

На этом же заседании были обсуждены меры для выдержания осады и дальнейшей борьбы с врагами. Для первого решено было расписать в Москве «по местам воевод, а с ними ратных людей», для второго отправить в Ярославль и Нижний Новгород бояр-князей Ивана Борисовича Черкасского и Бориса Михайловича Лыкова «в городех сбиратися с ратными людьми государю и Московскому государству помочь чинить». Ввиду опасности положения «указал государь воеводам на Москве и в городех всем быть без мест по 120 год»390.

Семнадцатого сентября королевич Владислав подошел к Звенигороду, в сорока верстах от Москвы. «А выходцы и языки в роспросе сказывали, что королевичев приход из Звенигорода будет под Москву сентября в 20 день; а с другую сторону Смоленския дороги идет, к королевичу в сход, из Запорог Черкасскаго войска гетман Сагайдачный с черкасы со многими людьми, и стал в Коломенском уезде в селе в Бронницах».

Московская осада началась. К смятению и опасениям за ее исход присоединился еще страх перед небесным явлением – кометой. Летописец так передает об этом: «На небесех явися над самой Москвою звезда. Величиной ж она бяше, как и протчие звезды, светлостию ж она тех звезд светлее. Она ж стояше над Москвою, хвост же у нее бяше велик. И стояше на польскую и на немецкие земли хвостом. От самой же звезды пойде хвост узок и от часу ж нача роспространятися; и хвосту роспространившися, яко на поприще. Царь же и людие все, видя такое знамение на небесех, вельми ужасошася. Чаяху, что сие есть знамение Московскому царству, и страшахуся от королевича, что в тое же пору пришел под Москву. Мудрые ж люди, философы о той звезде стаху толковати, что та есть звезда не к погибели Московскому государству, но к радости и к тишине. О той же звезде толкуется: как она стоит главою, над которым государством, и в том государстве подает Бог вся благая и тишину; никоторова ж мятежа в том государстве не живет, а на кои государства она стоит хвостом, в тех же государствах бывает всякое нестроение и бывает кроворазлитие многое и междуусобные брани и войны великие меж ими». И, действительно, толкование «мудрых людей» на этот раз сбылось, но во время осады появление кометы увеличило панику. Охваченные ею воеводы пропустили беспрепятственно Сагайдачного к Москве без боя.