Людмила Поликовская - Есенин. Русский поэт и хулиган

Странно было бы предположить, что Есенин, переменив обстановку, так сразу и перестал быть самим собой. Перед выступлением в зале Лассаля его еле-еле удалось отыскать в ближайшей пивной. К началу он, конечно, опоздал. Вышел на сцену нетрезвым. Поначалу нес какую-то околесицу. Но как только начал читать… каждое стихотворение встречалось громом аплодисментов. После окончания вечера толпа поклонниц вынесла его на руках (чуть не задушив его же галстуком).

В целом время пребывания в Ленинграде (до начала мая), кажется все-таки прошло относительно благополучно.

«Товарищ Галя! Сережа чувствует себя превосходно. Совершенно спокоен — ни дебошей, ни галлюцинаций. Хороший сон, хороший аппетит» (из письма А. Сахарова Г. Бениславской от 2 мая 1924 г.)

«Милый Сергей Александрович.

До чего я обрадовалась, когда вчера мне позвонил Шнеерзон[124] (кажется, так его фамилия), сказал, что Вы здоровы, почти не пьете, что через три дня выходит «Москва кабацкая». [….] «Стойло», к моей неописуемой радости, закрыто» (Г. Бениславская — С. Есенину, 28 апреля 1924 г.).

Но Есенин, в отличие от Гали, не обрадовался закрытию «Стойла» — ведь это был источник дохода. И со свойственной ему в это время подозрительностью, решил, что Мариенгоф непременно обманет его с деньгами. Поэтому пришлось отказаться от планов работы в Ленинграде и срочно выехать в Москву. Он вернулся в столицу 9(10) мая… А 12 мая в Ленинграде у Есенина родился сын.

«Я все себе позволил». Если это отрефлектированно, это тоже не способствует душевному здоровью.

Моя встреча с Есениным (вставная новелла)

Как-то в самом начале 1960-х гг. мы с моим приятелем, шатаясь по Крыму, вдруг услышали истошный вопль: «Я вам не товарищ!» Вопль доносился из ближайшего шалмана. «Алик!» — уверенно сказал мой спутник и потащил меня в этот шалман. За столиком сидел и скандалил… Есенин. Только немного постаревший, и волосы лежали по-другому. Но черты лица абсолютно те же, те же глаза с сумасшедшинкой. (Я знала все опубликованные к тому времени фотографии Есенина). И необузданный темперамент, и явное неравнодушие к спиртному, и презрение к бонтону — все напоминало об отце. Представлять мне этого человека не было надобности — я сразу поняла, кто передо мной.

Когда много лет спустя, уже в другой жизни, я прочитала воспоминания Галины Бениславской о ее первой встрече с Есениным, я поразилась сходству наших впечатлений. «Ветер», «стихия» — вот первые слова, пришедшее в голову и ей, и мне…Итак, я, с четырнадцати лет бредившая стихами Есенина, с Есениным встретилась. Ну, разве не сказка?

Познакомившись потом с матерью Александра Сергеевича, я еще раз поразилась: ни одной общей черты. Как будто Сергей Александрович произвел сына на свет самостоятельно, не прибегая ни к чьей помощи. На самом деле все было, как теперь принято говорить, «с точностью до наоборот».

Надежда Давыдовна Вольпин любила Есенина страстно, глубоко… какие еще есть эпитеты? Добавляйте сами — не ошибетесь… И хорошо понимала: то, что испытывает к ней Сергей, — в лучшем случае «чувственная дрожь». (Хотя Есенин уверял, что любит, но «по-своему». Он действительно добивался ее довольно долго… одновременно с другими.) Чтобы избавиться от этой мучительной любви, она решила сделать ход конем — перенести свое чувство к Есенину на его ребенка. И уехать с ним в Ленинград.

Есенин категорически возражал. (Его, конечно, тоже можно понять: четвертый ребенок был ему совершенно ни к чему.) Надя уверяла, что она все берет на себя и никогда ничего у него не попросит. Физиономия Есенина продолжала оставаться кислой. Тогда Надежда Давыдовна благородно добавила: если ты не хочешь ребенка ни на каких условиях, то ребенка не будет. Тут Есенин сменил пластинку: да я, мол, что, мне тебя жалко, ты загубишь свою молодую жизнь. Но этого она уже не слушала.

Человечество много обязано решимости и мужеству Надежды Давыдовны Вольпин. Ее сын Александр Сергеевич Есенин-Вольпин — один из самых крупных математиков XX в., специалист по математической логике (существует теорема Есенина-Вольпина), философ-скептицист, отрицающий все принимаемые на веру абстрактные понятия. Инициатор и организатор правозащитного движения в СССР. О нем, так же как в свое время о его отце, ходили легенды. Вот одна из них, услышанная в московской пивной после организованной им первой в СССР нелегальной правозащитной демонстрации 5 декабря 1965 г. на площади Пушкина: «У Есенина есть сын. Он организовал демонстрацию. Тысячи человек шли за ним по улице Горького, и каждый нес плакат. (Понятно, что ничто такое в 1965 г. было невозможно. — Л. П.) Потом он вошел в КГБ, бросил на стол список и сказал: «Здесь имена всех участников, но брать не смейте. За все отвечаю я». Никого, бля, не боится».

Он действительно никого и ничего не боялся, и потому более 6 лет провел в советских лагерях, тюремных «психушках» и ссылках. (И при Сталине, и при Хрущеве.) Он вел себя — в тоталитарной стране и, в отличие от своего отца, не имея высоких покровителей — как совершенно свободный человек. Как-то в Одессе на международном симпозиуме по математической логике к нему подошел иностранный корреспондент и спросил: «Как Вы относитесь к советской власти?» — «У советской власти единственный недостаток, — ответил Александр Сергеевич, — ее не существует». Он хорошо понимал, чем может обернуться для него эта острота.

И он единственный из детей Есенина унаследовал его поэтический дар. Не лирический и песенный. Затрагивающий совсем иные струны, но тоже пронзительный и трагический. (А какие-то мотивы — с поправкой на время — и совпадают: «… Подрастая я был убежден/, Что вся правда откроется мне —/ Я прославлюсь годам к тридцати/ И, наверно, умру на Луне!// — Как я много ждал! А теперь/Я не знаю, зачем я живу, / И чего я хочу от людей, / Населяющих злую Москву».[125])

Советский «самиздат» не представим без стихов Вольпина. (Под стихами он никогда не ставил фамилию Есенин, только Вольпин).

О сограждане, коровы и быки!До чего вас довели большевики!…Но еще начнется страшная война,И другие постучатся времена…Если вынесу войну и голодок,Может быть, я подожду еще годок,Посмотрю на те невзрачные места,Где я рос и где боялся так хлыста,Побеседую с остатками друзейИз ухтинских и устьвымских лагерей, —А когда пойдут свободно поезда,Я уеду из России навсегда!…Но окажется, что Запад стар и груб,А противящийся вере просто глуп,И окажется, что долгая зимаВыжгла ярость безнадежного ума.И окажется — вдали от русских местБеспредметен и бездушен мой протест!..…Что ж я сделаю? Конечно, не вернусь!Но отчаянно напьюсь и застрелюсь,Чтоб не видеть беспощадной простотыПовсеместной безотрадной суеты,Чтоб озлобленностью мрачной и святойНе испортить чьей-то жизни молодой,И вдобавок чтоб от праха моегоХоть России не осталось ничего!

«Пойдут свободно поезда». Никто из нас не надеялся дожить до этого. Но Александр Сергеевич, будучи ученым, знал: только неправдоподобные теории оказываются верными.