Мишель Нюридсани - Сальвадор Дали

Федерико устроил в присутствии семейства Дали и еще нескольких друзей чтение своей пьесы «Мариана Пинеда», это был пламенный гимн свободе, в котором он сполна продемонстрировал свойственные ему дар убеждения и красноречие. Ана Мария под конец не смогла сдержать слез. Дон Сальвадор пылко провозгласил, что Лорка самый великий поэт их столетия. Сальвадор-младший был в полном восторге.

Перед тем как отправиться в Барселону, где его ждали на поэтический вечер, Лорка устроит еще одно чтение «Марианы Пинеды» в Фигерасе, оно состоится в гостиной дома Дали и пройдет с тем же накалом эмоций и с тем же успехом. В честь этого события нотариус устроит на своей улице праздник с исполнением сарданы.

На следующее утро Лорка предложил Дали взяться за создание декораций для своей пьесы, которую вскоре рассчитывал увидеть на театральной сцене; в тот же день друзья сели в поезд и отправились в Барселону, где провели несколько дней в доме дядюшки Дали — книготорговца Ансельма Доменеча.

Гораздо более ориентированная на Европу, чем Мадрид, Барселона со своим не слишком спокойным китайским кварталом сразу же очаровала Лорку, который поначалу планировал лишь прочитать в «Атенее» свою «Мариану Пинеду» и несколько неопубликованных поэм.

После поэтического вечера Лорка и Дали в компании самых близких друзей отправились ужинать в знаменитый на побережье ресторан «Эль Канари де ла Гаррига», где Дали хвастливо расписался в золотой книге почетных гостей как «бывший каторжник», что слишком громко звучит, ведь он пробыл в тюремном заключении от силы месяц, а Лорка — как «потенциальный каторжник», добавив душещипательное: «Visca Catalunya lliure!»[184]

Лорка до такой степени был восхищен своей поездкой, что писал родителям: «Если Испания — мертвая страна, то Каталония полна жизни», а в письме к Мельчору Фернандесу Альмагро[185] назвал себя «ярым приверженцем Каталонии».

После своего возвращения в Мадрид он почти сразу же приступит к работе над «Одой Сальвадору Дали» и будет поддерживать нежную переписку с Аной Марией. «Счастливица Ана Мария, в одном лице сирена и пастушка, она вобрала в себя смуглость олив и белизну чистейшей морской пены. Любимая дочь оливковых рощ и племянница моря!» Он сравнивает ее с архангелом Гавриилом и обещает посвятить ей песню из своей новой книги. «Не знаю, понравится ли она тебе, но я старался, чтобы она получилась одной из самых прекрасных», — писал он ей.

Буквально перед этим, 18 апреля, в Мадриде стало известно о создании Общества иберийских художников. Дали и Лорка числились его членами. Чуть более месяца спустя это общество устроило во дворце Веласкеса свою первую выставку. Незадолго до ее открытия по рукам начал ходить некий памфлет, в котором все тут же разглядели «происки» Дали. Памфлет этот имел ярко выраженную направленность против Академии изящных искусств Сан-Фернандо.

«Мы, участники "Выставки иберийских художников", подписавшие эти строки, желаем заявить:

Что нас вдохновляет борьба, а благосклонность публики усыпляет.

Что мы ненавидим официальную живопись.

Что мы ее прекрасно понимаем.

Что мы считаем ужасной валенсийскую школу живописи.

Что мы уважаем и считаем верхом совершенства живопись великих старых мастеров: Рафаэля, Рембрандта, Энгра и т. д.

Что представители академии Сан-Фернандо ведут себя крайне непочтительно по отношению к классицизму, поскольку принялись сейчас неумеренно восторгаться, только что открыв его для себя, ранним французским импрессионизмом, превратно понятым валенсийскими художниками, которые, подобно Муньосу Деграину, составляют гордость Академии, но которые, по нашему мнению, принесли молодежи такой вред, как никто другой после Сорольи[186].

Что мы обожаем свою эпоху и художников своей эпохи и хотим, чтобы наши произведения, представленные на выставке, явились знаком сердечной признательности Дерену[187], Пикассо, Матиссу, Браку, Хуану Грису, Северини, Пикабии, Кирико, Суффичи, Лоту, Кислингу[188], Глезу[189], Леже[190], Озанфану, Тагору, Фриезу[191] и т. д.».

Дали представил на выставке одиннадцать картин. Среди них портрет Бунюэля и «Сифон для газированной воды и бутылка рома», последнее полотно привлекло к себе особое внимание критиков.

Спустя некоторое время Дали подарит его Лорке, а тот повесит картину у себя в комнате и сфотографируется на ее фоне.

Так не был ли Лорка тем самым «соблазнителем», которого описывает Дали? Не принял ли Лорка, столь тщательно скрывавший свою гомосексуальность, поведение этого неугомонного Дали, которое по меньшей мере можно было назвать вызывающим, как поощрение к их сближению?

Вот вам образчик нежностей из одного из посланий Лорки:

«До свидания, Далилаита, Далиминита, Далипирута, Даметира Деметра, Дали!

Напиши мне тотчас же,

тотчас же

тотчас же

тотчас же».

А так он писал в ответ на письмо Дали, где упоминался Бастер Китон[192], которым они оба восхищались и фамилию которого Дали упорно писал неправильно (вместо Keaton — Kiton): «Этот диалог Бастера Китона, составленный из столь ничтожных элементов, произвел на меня прекрасное впечатление. А на тебя? Мой милый мальчик».

(Во время их знаменитой любовной сцены среди скал мыса Креус Гала также назовет Дали «мой милый мальчик». Любопытное совпадение, не так ли?)

Одному из своих друзей (гомосексуалисту) Лорка писал: «Мой милый Сальвадор Дали скоро приедет ко мне. Нечего и говорить, тебе и без того ясно, как мы будем развлекаться».

А Дали, в свою очередь, одно из своих писем подписал так: «Сальвадор Дали, не лишенный таланта художник и друг (интимный) одного великого и очень красивого поэта».

Он послал Лорке рисунок со следующим посвящением: «Федерико Гарсиа Лорке с безграничной любовью от его милого мальчика Дали».

«Я более чем когда-либо твой милый мальчик [...] Ты меня любишь?»

Если бы Дали хотел умерить любовную страсть Лорки, разве он стал бы так себя вести?

Но следует отдавать себе отчет в том, что в этих отношениях кипение страстей, порывы чувств, равно как и холодный расчет, построение планов на будущее и размышления об искусстве — все было перемешано и взаимосвязано, шло с перевесом то в одну, то в другую сторону. Дали много внимания уделял литературному творчеству, Лорка много рисовал.

Оба, за что бы ни брались, все делали вполне достойно.

Дали писал стихи, а также теоретические и, главным образом, критические статьи для журнала «Л'Амик де лез артс» и других изданий. Он теоретизировал, уточнял свои позиции. «Я пытаюсь делать какие-то наброски, — писал он Лорке, — стараюсь как можно точнее передать атмосферу и природу пустого пространства; мне кажется, что изображение пустоты с помощью пластики представляет огромный интерес, но никто не придавал этому значения, потому что пластика почти всегда считалась свойством твердых тел».