Николай Крылов - Сталинградский рубеж

Командующий предоставил нам с Гуровым выбирать, в какое из соединений основного боевого ядра армии каждому отправиться. Кузьма Акимович назвал 23-й танковый корпус, я - дивизию Горишного, дравшуюся за Мамаев курган.

- Не возражаю, - согласился Чуйков. - Значит, я пойду к Батюку. Кстати, посмотрю, нельзя ли за его счет разжиться небольшим резервом.

Разошлись, условившись встретиться на КП через три-четыре часа. Но кто мог поручиться, что вообще встретимся?

Офицер связи от 95-й стрелковой дивизии повел меня сперва берегом Волги, потом по оврагу. Не раз приходилось прижиматься к откосам, припадать к земле - артобстрел и бомбежка всего района не прекращались. А из головы не выходила беспокойная мысль: не было ли все-таки опрометчивостью оставить командный пункт сразу всем троим?

И сколько ни убеждал себя, что поступили правильно, что сидеть и ждать, пока наладится связь, значит рисковать еще больше, избавиться от сомнений не мог. Нет, говорил я себе, этого повторяться не должно. Конечно, тут не Севастополь, где армия пользовалась кабелями флотской береговой службы, уложенными под землей еще в мирное время, и мы до последних дней обороны не знали со связью горя. Но разве это оправдание, что здесь условия иные? Нещадно ругая себя за то, что, как видно, не сделал всего возможного раньше, я давал зарок добиться вместе с начальником связи полковником И. А. Юриным, чтобы боевое управление было обеспечено без таких крайних мер, на какие пошли сегодня.

Командира 95-й дивизии Василия Акимовича Горишного застал на наблюдательном пункте в полуразрушенном каменном доме близ Мамаева кургана. Комдив был подавлен и не мог этого скрыть. Вслед за кратким официальным рапортом у него вырвались слова, полные горечи:

- Я заверил командующего, что, пока жив, кургана немцам не отдам. И вот, выходит, подвел - сам живой, а половина кургана у них. Наш опорный пункт они просто разнесли. Но никто там, на вершине, своих позиций не оставил. Отбиться не смогли, это верно, но и не ушли оттуда, - голос его дрогнул, - дрались до последнего...

- Мне нужно знать все, что тут произошло за эти два часа, - сказал я как можно спокойнее. - Доложите подробнее и по порядку.

С НП хорошо просматривался изрытый окопами и воронками курган. Бой на нем пока притих - должно быть, гитлеровцы тоже выдохлись. В поле зрения было до десятка неподвижных немецких танков, некоторые еще дымились. Это поработали наши орудия, выдвигавшиеся в боевые порядки пехоты, на прямую наводку. А сейчас артиллерия вела из-за Волги огонь по вершине, не давая фашистам там закрепиться, и по их позициям за курганом. Дивизия Горишного удержала северо-восточные скаты, остановив там врага, когда он, вероятно, уже считал выигранным бой за всю высоту.

Слушая комдива и глядя на курган, я все лучше понимал, чего это стоило. Понимал, мне кажется, и душевное состояние полковника Горишного.

Его дивизия отличилась в утренних контратаках, заставила противника четыре часа приводить себя в порядок, прежде чем возобновить наступление на этом участке. А потом, уже значительно ослабленная, смогла сдержать новый вражеский натиск лишь на этих вот, обращенных к городу скатах огромного кургана.

Неудача еще тягостнее, если она приходит после наметившегося боевого успеха. Но потерпела ли дивизия поражение? Немцы, имея безусловное превосходство в силах, хотя и несколько продвинулись, были все-таки остановлены, всем курганом не овладели. И следовательно, лишились возможности наступать на заводские поселки более широким фронтом, а это уже значило немало.

Успокаивать этими доводами полковника Горишного я, впрочем, не собирался. Выслушав его и уточнив, что требовалось, передал от имени командующего приказ - занимаемые рубежи удерживать во что бы то ни стало и готовиться к контратакам для восстановления прежних, причем не мог обещать, что немедленно дадим подкрепление.

В общем, ничего такого, что принесло бы командиру дивизии облегчение, сказано как будто и не было. Но полковник постепенно приободрился, сбросив сковывавшую его подавленность. Наверное, ему важно было почувствовать, что командование армии по-прежнему на него полагается, верит в него. А какой у него ответственный участок, повторять не требовалось. Горишный сам - в укор себе, хотя и сделал все, что мог, - вспомнил слова командарма: "На Мамаевом кургане и сто метров решают".

Пожелав командиру дивизии боевого успеха, я ушел с ощущением, что побывал у него не напрасно. Правда, спокойнее за высоту 102 не стало.

К условленному часу на армейский КП благополучно вернулись Чуйков и Гуров. Итоги тяжелого боевого дня мы подводили, располагая кроме поступавших донесений собственными впечатлениями с самых напряженных участков обороны.

Выглядели эти итоги неутешительно. Своим ударом на новом направлении противник не достиг поставленной цели - через заводы или между ними с ходу к Волге не прорвался. Однако местами он продвинулся на два - два с половиной километра. Сделать такой рывок где-либо в полосе нашей армии немцам не удавалось уже давно. Линия фронта, проходившая, по сталинградским меркам, относительно далеко от "Красного Октября" и "Баррикад", за один день резко к ним приблизилась. И глубина нашей обороны, измеряемая расстоянием от передовой до Волги, здесь угрожающе сократилась.

Вторжение в заводские поселки, захват господствующей над этим районом высоты 107,5 обошлись врагу дорого. За считанные часы он потерял до пятидесяти танков, до двух тысяч солдат. Но и у нас потери были значительные. Особенно в танковом корпусе Попова. В тяжелейшем положении находилась и дивизия Ермолкина. Ее 385-й стрелковый полк, правда малочисленный, был попросту смят фашистскими танками.

Мы знали: весь этот день, оттягивая на себя часть неприятельских сил, вели наступательные бои в районе Купоросного правофланговые соединения 64-й армии. Но из скупой информации, переданной по телефону начопером штаба фронта генерал-майором А. М. Досиком, явствовало, что существенно продвинуться вперед нашим южным соседям не удалось.

Словом, отрадного было мало. Хмуря свои густые брови, Кузьма Акимович Гуров сказал:

- Иногда мы называли какой-то рубеж последним, хотя за ним еще оставался на крайний случай другой. Нынешние позиции наших войск - кажется, действительно последние, на которых еще можно удержаться. Надо, чтобы это понимал в армии каждый.

Эта мысль стала одним из пунктов подписанного несколько часов спустя боевого приказа:

"Разъяснить всему личному составу, что армия дерется на последнем рубеже, отходить дальше нельзя и некуда. Долг каждого бойца и командира - до конца защищать свой окоп, свою позицию..."