Отто Скорцени - Секретные задания РСХА

Забавных историй, которые мне после войны рассказывали некоторые американские офицеры, могло бы набраться на целый том. Например, капитан X, обнаружил в одном французском городе сундучок немецкого офицера, откуда взял пару сапог. Поскольку чисто случайно они подошли ему по размеру, то он и носил их каждый день. Но военная полиция, бросившаяся ловить шпионов, обнаружила это и сделала вывод, что капитан X, был, – несомненно, должен был быть – немецким шпионом. В результате несчастного арестовали и немного помяли. Он уверял меня, что никогда не забудет ту неделю, что провел в весьма неуютной военной тюрьме.

А два молодых лейтенанта США, прибывшие во Францию в декабре 1944 года, были однажды приглашены к одному командиру части, уже привыкшей к жестоким фронтовым условиям. Любезные и вежливые, эти два молодых офицера, естественно, посчитали, что должны как-то выразить свое восхищение едой, которая, однако, состояла из одних консервов. Эта похвала вкупе с их незапятнанной, новенькой формой сразу же навели на них огромное подозрение, да такое, что срочно была вызвана военная полиция, которая вытащила их из кресел и препроводила в тюрьму. Ибо ветераны, испытывавшие к консервам невероятное отвращение, никак не могли поверить, что настоящий американец мог найти для такой пакости слова похвалы.

И это еще не все. Считая, что я способен на самые страшные злодеяния и на самые дерзкие замыслы, американская контрразведка сочла необходимым принять исключительные меры предосторожности для безопасности союзнического верховного главнокомандования. Так, генерал Эйзенхауэр очутился на несколько дней в заточении в собственной ставке. Ему пришлось разместиться в домике, охраняемом несколькими кордонами военной полиции. Вскоре генералу это надоело, и он попытался всеми способами отделаться от этого надзора. Контрразведке удалось даже найти двойника генерала.

Это был штабной офицер, чье сходство с Эйзенхауэром было действительно поразительным. Каждый день ложный главнокомандующий, одетый в генеральскую форму, должен был садиться в машину своего командира и отправляться в Париж, чтобы привлечь к себе внимание «немецких шпионов».

Точно так же в течение всего арденнского наступления маршал Монтгомери рисковал, что военная полиция его арестует и примется допрашивать. Дело в том, что какой-то милый фантазер распустил слух, что один из членов «банды Скорцени» занимается шпионажем, переодевшись в форму британского маршала. Поэтому военная полиция тщательно изучала внешний вид и поведение всякого британского генерала, передвигавшегося по Бельгии.

После этого небольшого отступления давайте, с вашего согласия, вернемся в Мальмеди. Пополудни 20 декабря в Энгельсдорф прибыли два из моих отрядов. Третий находился слишком далеко и вовремя прибыть не смог. Решительно мы были не слишком многочисленны и не стали путаться под ногами друг у друга.

Я решил нанести удар на рассвете 21 декабря. Первый отряд пойдет в атаку с юго-востока, а второй, под командованием Фолькерсама, с юго-запада. Они должны попытаться прорвать первые линии обороны противника и продвинуться до самого центра города. В случае если они столкнутся с сильным сопротивлением, то оставят часть людей перед американскими позициями и попытаются основными силами занять холмы к северу от Мальмеди.

Ровно в пять часов колонны пошли в атаку. Несколько минут спустя первый отряд остановила яростная канонада, и он вышел из боя, отступив на исходные позиции. А что же касается второй колонны, то вскоре я уже спрашивал себя, что с ней могло случиться. Уже больше часа от нее не было никаких вестей. Едва полностью рассвело, я отправился пешком к линии огня. С вершины холма мне открылся прекрасный вид на огромную кривую, которую описывает дорога к западу от Мальмеди; сам город был скрыт в складке местности. И вот на этом отрезке дороги я различил в подзорную трубу шесть наших танков «Пантера», которые вели беспощадную – и безнадежную – битву с явно превосходящими бронетанковыми силами противника. Дьявол!

Именно эти «Пантеры» должны были прикрывать левый фланг нашей атаки!

По всей видимости, Фолькерсам, пылкий и упорный, все еще не отказался от мысли овладеть городом.

Вскоре, однако, на наши позиции возвращаются первые солдаты. Они сообщают мне, что наткнулись на прочные и хорошо защищенные укрепления, взять которые не представляется возможным без артиллерийской поддержки. Наши танки ведут отчаянный бой, чтобы по крайней мере прикрыть отступление. Я перегруппировываю своих людей за холмом, чтобы подготовиться отразить возможную контратаку противника. Но Фолькерсама я по-прежнему не вижу.

Наши бронеавтомобили уже привезли последних раненых. Мое беспокойство непрестанно растет: неужели я потерял в этом глупом деле своего близкого друга и верного помощника? Наконец появляется и он и начинает взбираться по лугу, ведущему к вершине холма. Я замечаю, что он тяжело опирается на руку нашего врача. Добравшись до меня, он очень осторожно садится на влажную землю. Со слабой улыбкой объясняет, что получил осколок в самую мясистую часть тела.

Под защитой нескольких базук мы устраиваем короткое совещание. Командир бронетанковой роты, который вскоре, хромая, присоединяется к нам – а мы его считали уже погибшим, – сообщает, что смог продвинуться до самых позиций американской артиллерии и раздавить одну батарею. И только контратака колонны, в два раза превосходившей числом его собственную, отбросила его до самой большой дуги дороги. Но, пытаясь удержаться на этом открытом месте, он потерял все свои танки до последнего.

Теперь мы вынуждены сидеть тихо, по крайней мере пока. Пополудни я поднимаю свои отряды на гребень холмов, где мы занимаем ужасно тонкой линией фронт в 10 километров. Тем временем огонь вражеской артиллерии все время усиливается, и теперь деревню Энгельсдорф и окрестные дороги трамбуют настоящей бомбардировкой.

К вечеру я отправляюсь в штаб дивизии представить свой рапорт. Объяснив наше положение начальнику штаба, я иду к единственной гостинице этого маленького городка. Находясь еще метрах, может быть, в тридцати от входа, слышу знакомый свист и прыжком бросаюсь под арку. Мгновение спустя на прицеп, который служит кабинетом начальнику штаба, обрушивается огромный «чемодан». Но этому офицеру страшно повезло: когда мы вытаскиваем его из-под обломков фургона, то оказывается, что, за исключением крохотного осколка в спину, он не получил ни царапины.

Поскольку пребывание в этом местечке становится все более и более опасным для здоровья, я вскакиваю в свою машину, которая, к счастью, оказалась в безопасности позади гостиницы. Мой шофер включает сцепление и рвет с места. Ночь темна, наши огни, разумеется, тщательно замаскированы. Медленно, вслепую мы выискиваем путь, тщательно стараясь держаться середины дороги. Едва мы пересекаем небольшой мост, как совсем рядом с нами падают и взрываются три снаряда. Я чувствую будто удар по лбу, инстинктивно выпрыгиваю из открытой машины и бросаюсь наугад в кювет. Мгновение спустя на мою машину, фары у которой потушены, наезжает какой-то грузовик, движущийся в противоположном направлении. По лицу у меня течет что-то теплое, я осторожно ощупываю себе щеки, нос: над правым глазом мои пальцы нащупывают лоскут дряблого мяса. Я в ужасе вздрагиваю: неужели глаз потерян? Хуже этого, наверное, ничего случиться не может. Всю свою жизнь я жалел слепых, и их судьба мне казалась особенно ужасной. Даже не думая о снарядах, которые теперь градом падают вокруг меня, я тихонько ощупываю место под этим разодранным мясом. Слава Богу! Глаз цел!