Иосиф Флавий. История про историка - Петр Ефимович Люкимсон
Тит и в самом деле, видимо, попытался начать переговоры, но только после того, как увидел на непрочных, наспех построенных стенах Гисхалы сотни людей, готовых сражаться до конца, и, помня уроки Гамалы и Иотапаты, стал опасаться, что может застрять здесь надолго, да вдобавок потерять большую часть своей конницы.
Однако Иоанн отклонил предложение о переговорах и попросил отсрочку под тем предлогом, что была суббота, а в течение этого священного дня евреям запрещено вести переговоры так же, как и вести войну. Иосиф снова не жалеет красок, чтобы уличить Иоанна в коварстве и вероломстве: «Так он говорил только с целью обмануть Тита; ему не так была дорога суббота, как его собственное спасение. Он боялся именно, что после взятия города его все покинут, между тем как ночью он мог надеяться спастись бегством. По промыслу Божию, решившему сохранить Иоанна на гибель Иерусалима, Тит не только удовлетворил его коварную просьбу об отсрочке, но и отодвинул свой лагерь далеко от города, более к Кидессе» (ИВ, 4:2:3).
Той же ночью Иоанн убедил своих сторонников бежать с ним вместе со своими семьями в Иерусалим — «туда, откуда они будут в состоянии мстить римлянам». По мнению Иосифа, это был безумный и безответственный шаг, так как очень скоро беглецов охватила паника, что римляне вот-вот пустятся за ними в погоню, и, как следствие, люди в этой толпе стали топтать друг друга. Многие сбились с пути и погибли, оказавшись в опасных, непроходимых местах, каких и сегодня немало в Галилее. Другие умирали, не выдержав всех тягот подобного перехода.
Когда же на следующий день Тит снова появился под стенами Гисхалы, оставшиеся там жители открыли ему ворота, моля его о пощаде. Узнав о том, что случилось ночью, Тит немедленно отрядил всадников в погоню за беглецами; настигнув их, римляне поступили с ними с чисто римским «милосердием»: убили около шести тысяч человек и около трех тысяч женщин и детей взяли в плен.
Но сам Иоанн Гисхальский с частью своего отряда спасся, что вызвало явное неудовольствие Тита. Именно уцелевшие отряды Иоанна Гисхальского и составили впоследствии одну из важнейших военных сил, оборонявших Иерусалим.
Тем не менее, по словам Иосифа, Тит проявил милосердие к оставшимся в городе сторонникам Иоанна, ограничившись приказом разрушить одну из стен города.
И снова Иосиф буквально упражняется в комплиментах Титу как образцу гуманизма: «Нарушителей покоя в городе он старался обезвредить больше угрозами, чем наказаниями, ибо он опасался, что, при выделении виновных из массы населения, многие из личной ненависти и вражды могут выдавать и невинных; а потому он счел за лучшее держать виновных в постоянном страхе, чем вместе с ними погубить хотя бы одного невинного. Первые, надеялся он, из страха перед наказанием и из благодарности за помилование, быть может, сами постараются загладить свою вину, между тем как казнь невинных ничем нельзя будет поправить. Для того, однако, чтобы обеспечить за собою город, он оставил здесь гарнизон, посредством которого надеялся отрезвить беспокойные головы и ободрить приверженцев мира» (4:2:5).
Разумеется, более поздние еврейские историки оценивают деятельность Иоанна Гисхальского совершенно иначе. К примеру, для С. М. Дубнова он прежде всего «храбрый воин, проникнутый горячей любовью к родине и ненавистью к ее угнетателям»[45]. Но не следует забывать, что без Иосифа Флавия мы бы, вероятно, вообще не узнали, что жил на свете такой человек — Иоанн Гисхальский.
Как бы то ни было, падение Гисхалы означало полное покорение Галилеи римлянами. Но на дворе уже стоял октябрь, приближалась зима, а зимой и римляне, и евреи старались не воевать. Таким образом, с учетом того, что он так и не получил из Иерусалима никакого подкрепления, Иосиф все же выполнил свою задачу в качестве коменданта Галилеи — как минимум, на год задержал продвижение легионов Веспасиана к Иерусалиму.
Часть вторая. Предатель
Глава 1. Народ и партии
К сожалению, мы ничего или почти ничего не знаем о личной жизни Иосифа Флавия ни до его пленения римлянами, ни после. Некоторые его биографы предполагают, что еще до назначения комендантом в Галилее он женился в первый раз и, приняв эту должность, оставил жену в Иерусалиме. Но это — всего лишь гипотеза, выглядящая, впрочем, вполне достоверно: у евреев во все времена было принято жениться рано, а к бракам коэнов Пятикнижие вообще предъявляет особые требования — они были лишены права жениться на разведенной, прозелитке или блуднице. Еврейская невеста опять-таки во все времена обязана была быть девственницей, а уж невеста коэна — тем более. Поэтому крайне трудно представить, чтобы, дожив до двадцати девяти лет, Иосиф ни разу не был женат и не имел детей. Более того — его первая супруга должна была быть из столь же знатного рода, как и он сам.
Но если бы это было так, он обязательно упомянул бы об этом, а между тем о первой жене Иосифа — если таковая была — ничего не известно.
В «Жизнеописании» Иосиф сообщает, что пo приказу Веспасиана он «женился на некоей местной девице из пленниц, взятых в Кейсарии, однако она не осталась со мною надолrо, но коrда я был освобожден и отправился вместе с Веспасианом в Александрию, она удалилась».
Имени этой, как и других своих жен Иосиф, следуя еврейской традиции, не называет, и вся история девочки Мары, обращенной римлянами в рабыни и отчаянно сопротивляющейся уготовленной ей роли наложницы Веспасиана, рассказанная в романе Фейхтвангера «Иудейская война», является не чем иным, как художественным вымыслом. То, что история эта так захватывает читателя и врезается в память, — исключительно следствие таланта великого писателя, а не исторической правды.
Для Фейхтвангера важно было показать, что, давая Иосифу приказ жениться на своей наложнице, Веспасиану важно было унизить своего знатного и, возможно, казавшегося ему высокомерным пленника — с одной стороны, продемонстрировать тому, что он презирает еврейские обычаи, считая их «глупыми предрассудками», а с другой — напомнить Иосифу,
