Генрих Жомини - Политическая и военная жизнь Наполеона

Аристократия имеет ту выгоду, что она сосредоточивает власть в руках людей более искусных, более безопасных, нежели необразованная чернь; но аристократия всегда должна быть исключительно себялюбива и ревнива. Монарх о6лагораживает заслуги простолюдина; аристократия их отвергает: Бернский или Венецианский патриций более горд, нежели герцог или гранд Испанский. Кроме того, под аристократией понимается всегда избирательное управление, коего члены временны и переменяются. Большая держава не может быть избирательной: она неминуемо погибнет. Сколько внутренних войн родилось в Германии за избрание императоров? Какие были последствия избирательной системы в Польше, которой попеременно давали королей Франция, Россия и Швеция? Из этого следует, что наследственное монархическое правление есть единственное, приличное большому государству, единственное, которое в состоянии твердой рукой держать бразды его, доставить ему внутреннее спокойствие и постоянно следовать мудрой системе во внешней политике.

Величие и упадок государств никогда не проистекают из внутренних беспорядков или из учреждений более или менее народных; она всегда происходить от внешних обстоятельств. Греческая империя существовала бы еще поныне со своими слабыми царями и поваренками [в восточной Империи почиталось за честь иметь титул в доме в даже в кухне императора. В византийском дворце считалось более 5 000 поваренков], если бы Магомет II не взял Константинополь; римляне по cиe время господствовали бы над Италией, несмотря на дурные законы и недостойных императоров, если бы Аттилла, Гензерик и Феодорик(14) не покорили империю.

Следовательно, внешняя политика есть первая потребность образованной нации; но нельзя найти хорошую политическую систему там, где дипломатические дела обсуживаются в многочисленных палатах; даже секретные комитеты не уменьшают опасности предоставлять народную политику шумным собраниям, или открывать государственные тайны пятистам законодателям, не согласным между собою во мнениях, и обыкновенно мало понимающим свое дело.

Народ, окруженный монархиями, может найти свое спасение только в монархическом правлении. Допустивши это, остается только решить, должно ли быть монархическое правление неограниченное или ограниченное: и в последнем случае кем и как должно оно быть ограничено?

В этой точке все теории смешиваются, все системы разбиваются о человеческие страсти и слабости. Если народ предписывает границы власти монарха через своих депутатов, то эти законодатели должны быть сильнее законов. В таком случае, депутаты нынешнего поколения могут быть благоразумны, честны, привержены к законам, ими составленным; но депутаты следующего поколения будут ли также мыслить? Не будут ли они обвинять в раболепстве депутатов, довольствовавшихся ролью почтительных советников? Не захотят ли они начать борьбу для распространения прав так называемой народной свободы? Стыдясь незначительной власти, оставленной им законами, не захотят ли они их переделать, а борьба между престолом, старающимся сохранить порядок, и нововводителями, стремящимися ниспровергать его, начавшись раз, не должна ли окончиться подобно борьбе между конституционным и национальным собраниями? Во всех революциях, происходивших в Англии, Швеции Польше, Карфагене, Риме, Флоренции, одним словом, почти на каждой странице истории, не находим ли мы доказательств справедливости этих истин?

Если депутаты не будут участвовать в законодательстве, то потеряют свое влияние; но при невозможности делать добро они сохранят власть делать зло. Они будут тогда отвергать законы, отказывать в податях и делать все возможные затруднения правительству. Если другие державы захотят этим воспользоваться, и нападут на управляемую таким образом страну, то целые области ее будут отторгнуты, а раздирающие ее партии станут поддерживаться штыками чужеземцев. Войны Фронды, Лиги, борьба Польши с Карлом ХII и Екатериной II могут служить этому доказательством.

В ограниченном правлении остается еще решить, кому будет поручено это ограничение: аристократии или городским обществам. Как то, так и другое опасно; потому что все эти многочисленные правительственные собрания весьма естественно находят, что они принимают слишком мало участия в управлении, и, чтобы увеличить его, нарушают спокойствие государства.

Очень затруднительно провести точные пределы между политической свободою народа и правами верховной власти. Должно ли быть свободно книгопечатание? Должно ли дозволять каждому безумцу ежедневно осуждать действия правительства и не лишится ли оно через это должного внутреннего и внешнего уважения? Не взволнует ли эта свобода страстей черни, всегда готовой рукоплескать всем лжепророкам, объявляющим себя отголосками общего мнения?

Неограниченная свобода периодических изданий есть настоящий ящик Пандоры. Нет ни одного правительства, которое могло бы ему противиться, в особенности после того, как революции возродили тысячу противоположных выгод и страстей. Чтоб увериться, стоит только прочесть журналы отца Дюшена(15) (Le Pere Duchesne) 1793, Зеркало (Le Miroir) 1798, Дневник (La Quotidienne), журнал свободных людей (Le Journal des Hommes libres), Газету (La Gazette), Белое знамя (Le Drapeau blane) и проч. [Государству необходима цензура, но не уничтожение книгопечатания и рабство мыслей.]

Книгопечатание должно быть ограничено, но не порабощено, потому что если есть зло большее необузданности книгопечатания, то это именно порабощение его выгодам фанатизма: его необузданность ведет к комитету общественного благосостояния, его порабощение к инквизиции; первое прилично демагогии, второе такому чудовищу, как Филипп II. Мудрый законодатель должен стараться ввести справедливую систему ограничения.

Проникнутый этими истинами, я уверился, что лучший образ правления есть наследственный, с сосредоточением верховной власти в одном лице, управляющем согласно с общей и народной пользой, не руководствуясь частными выгодами, с помощью совещательного собрания, которое имело бы полное право давать советы, но не останавливать хода правления, если б ему это вздумалось для осуществления какой-нибудь утопии или для удовлетворения какого-нибудь частного тщеславия. К этим главным основным правилам следовало присоединить для Франции:

Мудро обдуманную избирательную систему, которая ручалась бы каждому за приличное представительство народа в палате депутатов, то есть служила бы порукою сохранению собственности, промышленности и даже самому правительству, потому что безумно предполагать возможность учреждения правления, не принимающего никакого участия в составлении законов.