Картинные девушки. Музы и художники: от Рафаэля до Пикассо - Анна Александровна Матвеева

29 ноября 1918 года родилась Жанна Модильяни, а весной следующего года, когда семья вернулась в Париж, старшая Жанна вновь забеременела.

Дальше время понеслось с бешеной скоростью, будто с цепи сорвалось. Слава начинала поворачиваться лицом к Модильяни – его стали узнавать, покупать, о нём теперь писали в газетах. Увы, всё в жизни должно происходить вовремя. Столько лет искавший признания художник не мог оценить лавры на удобство и прочность – он умирал от туберкулёзного менингита, но при этом продолжал пить и работать, работать и пить. Зимой 1920 года Амедео увезли в больницу, где он и скончался 24 января. Последние слова его были о Родине: «Милая Италия!»

Обеих Жанн – большую и маленькую – забрали к себе Эбютерны. Следили за дочерью в оба, но всё-таки недоглядели. На следующий день после смерти Моди Жанна выбросилась из окна пятого этажа, забрав с собой на тот свет нерождённое дитя.

Одной из последних работ Модильяни стал портрет Жанны, беременной вторым ребёнком, которому не суждено было появиться на свет (1919, собрание Броуди, Лос-Анджелес). Дверь на заднем плане прочитывается теперь как символ ухода и прощания…

Художника и его любимую натурщицу похоронили в один день, но на разных кладбищах: Жанну – на скромном Баньё под Парижем, Моди – на столичном Пер-Ла-шез. Спустя десять лет Эбютерны всё-таки согласятся перезахоронить тело дочери рядом с главным человеком её жизни.

Маленькую Жанну воспитала сестра Амедео. В 1958 году дочь художника написала его биографию «Модильяни: человек и миф».

Работы Жанны Эбютерн начали выставляться вместе с полотнами Модильяни сравнительно недавно. Обратный отсчёт – путь от натурщицы к художнице – потребовал слишком много времени… Мы можем только гадать о том, каким художником стала бы Жанна, не повстречай она Амедео, но нет никаких сомнений: без Жанны Эбютерн мир никогда не узнал бы настоящего Модильяни.

Линия Лидии

Лидия Делекторская / Матисс

Самая суть профессии натурщицы – в том, чтобы не рассчитывать на особое отношение, да и вообще не ждать от жизни слишком многого. Возможно, именно поэтому большинство натурщиц, пусть даже очень молодых и чрезвычайно красивых, воспринимали свою работу не как призвание, а как временное занятие и случайный приработок. Пока не выйдешь замуж и не встретишь свою истинную судьбу; которая всё расставит по местам, можно заняться и этим. Однако с Лидией Делекторской, помощницей, натурщицей и музой Анри Матисса, судьба вела себя особенно ревниво – не давала ей сделать буквально ни шагу в сторону.

Сила судьбы

В жизни девочки из Томска, дочери земского врача и обладательницы роскошной фамилии – такую можно носить как шлейф, – всё было примерно так же, как у других девочек, которым выпало жить в начале страшного XX века. Благополучное детство закончилось безжалостно рано: родители Лидии умерли, когда ей было тринадцать, в Сибири тогда хозяйничали тиф и холера. Тётя увезла Лидию с собой в Харбин, а потом она уже самостоятельно перебралась во Францию с «нансеновским» паспортом. В двадцать два года девушка практически не говорила по-французски (тем удивительнее, что впоследствии Делекторская перевела на язык Ронсара и Малларме полное собрание сочинений ещё одного своего знаменитого друга Константина Паустовского). А без знания языка какая работа? Сиделка или официантка – потолок для эмигрантки. Говорят, юная Лидия, чтобы заработать себе на кусок хлеба, участвовала в безжалостных танцевальных марафонах и с голодухи, по собственному определению, позировала художникам. Вышла замуж за русского эмигранта Бориса Омельченко, но брак распался быстрее, чем она привыкла произносить слово муж. В 1932 году в Ницце Делекторская увидела объявление на автобусной остановке: художнику требуется помощь в мастерской. Просто художнику, без всяких уточнений. Просто помощница – не натурщица. Так Делекторская познакомилась с великим Анри Матиссом.

Матисс далеко не сразу разглядел в Лидии натурщицу. Более того, сначала она куда сильнее понравилась не самому художнику, а его жене Амели. Приятная, чистоплотная, ответственная девушка. Вряд ли Анри увлечётся этой русской — мадам Матисс прекрасно знала, какой тип женщин вдохновляет мужа, потому что сама ему принадлежала (во всех смыслах слова тип и слова принадлежать). Южная, горячая красота, а не сдержанный северный шарм Лидии. И хотя Делекторская была по-настоящему красива – правильные черты лица, стройное тело, золотистые волосы, – мадам Матисс, при всей её наблюдательности и ревнивом характере, не заподозрила ничего такого. Матиссу ведь и в самом деле требовалась помощница, а Лидия оказалась довольно толковой и сразу поладила с мэтром. Пусть и говорила тогда по-французски еле-еле.

Любовь к искусству

В молодости у Анри Матисса было прозвище Доктор – благодаря солидной, аккуратной и уж точно не богемной внешности. И это при том, что злопыхатели, в которых у Матисса никогда не было недостатка, называли его Un fauve, «Диким», а то и просто «Бешеным животным». Не из-за поведения, разумеется, а по причине его живописи: непривычно ярких красок и, мягко говоря, странных для той эпохи форм. Кстати, стиль фовизм, о котором в Париже начали говорить после Осеннего салона 1905 года – родом из этой же «дикости». Матисс, Дерен, Марке, Вламинк и другие участники выставки обращались с цветом и формой так вольно, что неподготовленным зрителям, только-только смирившимся с «недорисованными», как их поначалу называли, картинами импрессионистов, это и вправду казалось диким. Хотя, если послушать самого Матисса, он всячески подчёркивал, что искусство должно создавать ощущение чистого, светлого покоя и даже «походить на удобное кресло». Наверное, ему не слишком нравилось прозвище Дикий.

Писательница Гертруда Стайн, гордившаяся тем, что именно она первой «открыла Матисса», так описывала его внешность: «…среднего роста человек с рыжеватой бородой и в очках. Он был всё время как будто настороже». Стайн утверждала, что «Матиссу было свойственно необычайно сильное мужское обаяние». Художнику пришлось долго доказывать себе и другим, что он имеет право на своё место в искусстве, успех пришёл к нему далеко не сразу: гулял на стороне, терялся из виду. Безденежье, поиски своего «я», то ли дружба, то ли война с Пикассо, да ещё и отец (уважаемый в провинции торговец семенами) не выказывал никакого уважения к тому, что