Полина Богданова - Режиссеры-семидесятники. Культура и судьбы

Но вернемся к актерам-клоунам. Интересно, что лучшими клоунами в театре Михаила Левитина всегда были женщины. Если исключить, конечно, из этого клоунского ряда Р. Карцева, но это особый случай: Карцев – готовый, сложившийся актер, настоящий клоун, которым он был и до театра Левитина, и после. Самая известная из женщин-клоунов – Любовь Полищук. В театр Левитина она пришла с эстрады, с подачи того же Карцева и Ильченко. Здесь, в «Эрмитаже», она обрела истинное свое призвание. Можно даже сказать, что именно Левитин ее сделал такой актрисой, какой она стала. Левитин говорил про нее, что она сама была – карнавал. Мощная энергетически, умевшая вложить себя в любую, самую неожиданную форму, смешная до невероятного, обладающая каким-то особым вдохновением, она была звездой знаменитого спектакля Левитина «Хармс! Чармс! Шардам!» и других работ этого театра. Полищук уходила от Левитина и снова возвращалась. Но там, куда она уходила, ей не довелось создать столь же блестящие роли. Она рано умерла, и до сих пор Левитин не может не вспоминать о ней. Потому что его театру нужны актеры именно такого плана и уровня.

Были и есть в «Эрмитаже» и другие клоунессы. Дарья Белоусова, Ирина Богданова, Ольга Левитина – это костяк левитинской труппы.

Ироничная и острая Белоусова, она очень интересна в роли Зойки из «Зойкиной квартиры», бабушки из спектакля «Снимок Бога» и других. Везде – заостренная форма, ирония, едкость, особый шарм (без блеска и великолепного умения владеть собой и аудиторией, без очарования Левитин не представляет себе актеров, ему нужны именно такие) и обаяние женщины, которая умеет насмехаться над другими и собой.

Ирина Богданова может быть и смешной, и трогательно-лиричной, каковой она предстала в спектакле «Белая овца». В «Моей тени» она играет очаровательную пошлячку, сохраняющую равновесие между фривольностью и скабрезностью, и не выглядит при этом грубой и безвкусной. Вообще у Богдановой интересная внешность, которая ей, как всякой настоящей актрисе, позволяет лепить из себя совершенно разные образы.

Ольга Левитина часто играет центральные роли в спектаклях «Эрмитажа». Она разноплановая актриса. Может сыграть и натуральную бабушку, почти сколок из жизни, как в спектакле «Про Ваксу…». Может – коварную красавицу Идалию Полетику, всю жизнь преследовавшую Пушкина («Изверг»). Может – маленькую девочку, преданную своей деспотичной бабушке до такой степени, что полностью теряет свое «я» («Снимок Бога»).

Театр Левитина очень зависит от актеров. Исполнители, которые не могут поддержать высокую степень накала эмоций и необычную игровую форму, сразу «сажают» спектакли. Были спектакли, когда казалось, что Левитину не хватает нужных ему актеров, что это театр одного режиссера, который мыслит интересной формой, но не в состоянии поддержать это актерской игрой. Спектакли эти выглядели скучноватыми. Но буквально в последнее десятилетие что-то произошло с этим театром, он вдруг заиграл гранями разных актерских дарований. Возможно, что это произошло не только с театром, но прежде всего с публикой, пришли новые молодые зрители, которым такой театр оказался интересен. Да, действительно, это так. Мне кажется, это заметил и сам Левитин, во всяком случае, в одном из интервью он признавался, что зритель его театра изменился и помолодел. Зритель, как ничто другое, определяет состояние театра, насколько этот театр жив, насколько современен. Спектакли иных режиссеров солидного возраста почти не имеют молодежной публики, их смотрят только лишь немногочисленные поклонники старших возрастов.

А театр Левитина как будто переживает вторую молодость. И думаю, что это можно сказать и о самом Левитине. У него была вероятность все большего погружения в себя, усиления художнического эгоцентризма. Но он, как некогда его давний друг и коллега Петр Фоменко, взошедший на новую творческую высоту после шестидесяти лет, тоже, достигнув весьма солидного возраста, приобрел как будто более широкий взгляд на мир. Как будто бы прорвался из мешавшей ему оболочки своего замкнутого творческого «я». Сегодня, во второе десятилетие нового века, у театра Левитина появились новые перспективы. Доказательством чему служат последние по времени и очень интересные постановки – «Карло – честный авантюрист», «Тень».

У Левитина очень своеобразная труппа. Актеры должны не только уметь играть роли, как в обычном драматическом театре, но и участвовать в таких постановках, где надо только читать стихи («О сущности любви») или только петь и танцевать («Безразмерное Ким-танго»). Они должны быть и смешными до колик, как актер Д. Назаренко в «Карло – честный авантюрист», и обворожительными, как французский шансонье, каким представал актер С. Олексяк в спектакле «Безразмерное Ким-танго». В общем, совершенно разными и часто трудноузнаваемыми. Ведь Левитин предпочитает спектакли-фантазии, или, как он называет их сам, карнавалы, полные движения, блеска, поэтических образов.

Мужская часть труппы очень многочисленна. И трудно назвать всех актеров, обративших на себя внимание в разных постановках. Но все же нельзя не выделить роли А. Пожарова, Б. Романова, С. Сухарева, А. Ливанова, Ю. Амиго, Е. Фроленкова и других.

Один период длительностью в десятилетие в театре работал В. Гвоздицкий. Он пришел в «Эрмитаж» после ролей, которые сыграл в спектаклях К. Гинкаса «Пушкин и Натали» и «Записки из подполья». У Левитина Гвоздицкий великолепно сыграл в «Вечере в сумасшедшем доме», в «Нищем, или Смерти Занда». Он актер необычной индивидуальности. И «странности» левитинского театра его преобразили, придав вдохновение и как будто чувство полета.

Спектакль «Хармс! Чармс! Шардам!» был поставлен в 82-м году, более тридцати лет назад. В нем были заняты такие первоклассные исполнители, как Р. Карцев, Л. Полищук, Е. Герчаков (в 92-м году ушедший из театра), бессменный старожил А. Пожаров, Ю. Чернов (работавший в «Эрмитаже» до 94-го года) и др. Здесь Левитин со своими актерами нашел ключ к такому необычному материалу, в котором многие видели только сложную заумь. Левитин уверял, что понял Хармса прежде всего сердцем. Но как все-таки перевести все это на сценический язык? Всю эту бессмыслицу, чушь и алогизмы, какой-то особый, не поддающийся определению юмор? Бесконечно, как будто до идиотизма повторяющиеся реплики? Как подойти ко всем этим персонажам, для которых слово «чудак» кажется слишком слабым? А ведь там, во всей этой белиберде, есть и некие философические вещи. Как сделать так, чтобы они зазвучали, были просты и понятны?

Левитин уловил какой-то скрытый механизм этих не поддающихся объяснению персонажей. Вот эпизод о том, как один чудак пишет письмо, бесконечно повторяя одни и те же фразы, никак не может выпутаться из начала, возвращается к тому, что уже написал, в желании сказать, наконец, что же он всем этим хотел сказать: «…когда я получил это письмо от тебя, я понял, что оно от тебя…» И возникает очень смешной, ироничный образ человеческого косноязычия, неумения владеть словом, скудости мышления и человеческого идиотизма. Пародия? Гротеск? Да, все это так и еще какое-то удивительное веселое чувство. Этот эпизод играл Р. Карцев, актер, которому несложно было рассмешить публику. Он и раньше изображал всякого рода недоумков и идиотов. Но этот, хармсовский, был очень веселым, мажорным идиотом. И был сыгран с каким-то добрым чувством. Так, по крайней мере, казалось. Спектакль вызывал не злой, а добрый смех.