Черубина де Габриак - Исповедь

(Королева со свитой удаляется в торжественном полонезе при общем пении цветов.)

ХОР ЦВЕТОВ.

Кончен бал, заря проснулась,Тает сказочный покров.Этой ночью улыбнулосьЗолотой гирляндой сновЦарство нежное цветов.

(Занавес.)

АКТ III

Обстановка 1-го акта. Утро. Занавесу окна задернут.

ИДА (вбегая кричит в дверь). Нет, няня, я не хочу больше молока, я хочу посмотреть на свои цветы! (Отдергивает занавеску у окна, подходит к кукольной кроватке, смотрит на цветы.) Они уже совсем завяли, а какие они были милые ночью! (Берет куклу — Софи.) А ты помнишь, что тебе надо передать мне? Фу, какая ты нехорошая, а они еще танцевали с тобой… И что ты нашла в своем Георгине? Я, ведь, все знаю. Я похороню цветы в этой бумажной коробочке. Здесь на крышке, хорошенькая птичка. (Кладет цветы в коробочку.) Вот вам и гробик. А когда придут мои норвежские кузены, мы вас зароем в саду под кленом, чтобы вы выросли опять на следующее лето еще красивее!

Ида, Ионас и Адольф (с луками и стрелами в руках).

ИОНАС и АДОЛЬФ. Доброе утро, кузина Ида. Что у тебя в руках?

ИДА. Это мертвые цветочки, ночью у них был бал, и они устали. Они хотели, чтобы их похоронили под кленом в саду. Они обещали снова вырасти. Вы мне поможете похоронить их, мальчики?

ИОНАС и АДОЛЬФ. Хорошо. А над их могилой мы выстрелим из луков и споем боевую песнь команчей.

ИДА. А кто такие эти команчи?

ИОНАС и АДОЛЬФ. Девочки ничего не понимают. Команчи — это дикое племя индейцев; они снимают скальпы с бледнолицых и курят трубку мира у своих вигвамов. (Поют, приплясывая и размахивая луками.)

Мы команчи, мы команчи,Бледнолицых мы убьем,Мы сожжем дотла их ранчоИ мустангов уведем!

Ну, что тебе надо?

ИДА. Здесь плясать нечего! Пойдем сначала похороним цветочки, а потом вы и споете песню этих дикарей. (Берет коробку с цветами и в сопровождении кузенов направляется к двери, но около нее вдруг останавливается.) А мы больше сюда не вернемся?

ИОНАС и АДОЛЬФ. Нет, не вернемся.

ИДА. И занавес опустят?

ИОНАС и АДОЛЬФ. Сейчас опустят.

ИДА. Так надо же попрощаться с детьми, а то ведь невежливо.

ИОНАС и АДОЛЬФ. Попрощаемся.

(Выходят на авансцену все трое. К публике.)

ИДА, ИОНАС и АДОЛЬФ.

Волшебную сказку, вам, маленьким детям,Оставил в подарок великий поэт.На ласку поэта мы лаской ответим,Пошлем его памяти нежный привет.

Из Дании родом, любил он малюток,И звали его Христиан Андерсен.Он много оставил рассказов и шуток,Забавных историй, затейливых сцен.

Причудливой сказки цветные узорыДля вас развернем мы еще и не раз.А нас не судите: мы только актеры,Простите, прощайте и помните нас.

(Занавес)

СУДЬБА

АВТОБИОГРАФИЯ[67]

Начата 23.04.1921 г. окончена в 1927 г.

Родилась в Петербурге 31 марта 1887 года. Небогатая дворянская семья. Много традиций, мечтаний о прошлом и беспомощность в настоящем. Мать по отцу украинка, и тип и лицо — все от нее — внешнее. Отец по матери — швед. Очень замкнутый мечтатель, неудачник, учитель средней школы, рано умерший от чахотки.

Была сестра, немного старше. Рано, 24 лет, умерла. Очень трагично. Впечатление на всю жизнь.

Есть брат — старший.

Я — младшая, очень, очень болезненная, с 7 до 16 лет почти все время лежала — туберкулез и костей, и легких. Всё до сих пор, до сих пор хромаю, потому что болит нога.

Больше всего могу сказать сейчас о своем детстве и о любимых поэтах.

Мое детство все связано с Медным всадником, Сфинксом на Неве и Казанским собором.

Я росла одна, потому что я младшая и потому, что до 16 лет я была всегда больна мучительными болезнями, месяцами державшими меня в забытьи.

Мое первое воспоминание о жизни: возвращение к жизни после многочасового обморока — наклоненное лицо мамы с янтарными глазами и колокольный звон. Мне было 7 лет. Все, что было до 7 лет я забыла. На дворе август с желтыми листьями и красными яблоками. Какое сладостное чувство земной неволи!

А потом долгие годы… Я прикована к кровати и больше всего полюбила длинные ночи и красную лампадку у Божьей Матери Всех Скорбящих. А бабушка заставляла ночью целовать образ Целителя Пантелеймона и говорить: «Младенец Пантелей, исцели младенца Елисавету». И я думала, что если мы оба младенцы, то он лучше меня поймет.

А когда вставала, то почти не могла ходить (и с тех пор немного хромаю) и долго лежала у камина, а моя сестра читала мне сказку Андерсена про Морскую Царевну, которой тоже было больно ступать. И с тех пор, когда я иду и мне больно, я всегда невольно думаю о Морской Царевне и радуюсь, что я не немая.

Люди, которых воспитывали болезни, они совсем иные, совсем особенные. Мне кажется, что с 18 лет я пошла по пыльным дорогам жизни, и постепенно утрачивалось мое темное видение, и вот сейчас я ничего не знаю, но только что-то слышу, а им все кажется, что у меня открыты глаза.

И мне хочется, чтобы кто-нибудь стал моим зеркалом и показал меня мне самой хоть на одно мгновение. Мне тяжело нести свою душу.

В детстве я больше всего любила сказки Кота Мурлыки, особенно «Милую Нолли». Я уже давно не читала их, но трепет до сих пор.

А потом любила Гофмана.

Я никогда не любила и не буду любить Брюсова, но прошла через Бальмонта и также через Уайльда и Поисманса, и мне близок был путь Дюрталя.

В детстве, лет 14–15, я мечтала стать святой и радовалась тому, что я больна темными, неведомыми недугами и близка к смерти. Я целых десять месяцев была погружена во мрак, я была слепой. Мне было 9 лет. Я совсем не боялась и не боюсь смерти, я 7 лет хотела умереть, чтобы посмотреть Бога и Дьявола. И это осталось до сих пор. Тот мир для меня бесконечно привлекателен. Мне кажется, что вся ложь моей жизни превратится в правду, и там, оттуда, я сумею любить так, как хочу.

Но я хочу задолго знать, что мне предстоит радость этого перехода, готовиться к нему…