Наташа Северная - Клеопатра и Цезарь. Подозрения жены, или Обманутая красавица

Клеопатре так хотелось приблизить этот день, что на всех пиршествах она приказывала величать себя спасительницей мира от римской империи зла. Ведь в новом устройстве мира, где будет царить согласие народов, а Восток объединится с Западом, Риму отводилась роль колонии.

Двор египетской царицы стал очень похож на двор времен Птолемея Авлета. Разврат, пьянство, бесшабашное веселье – все вернулось на круги своя. Та аскетическая жизнь, которой очень долго следовала Клеопатра, была позабыта, в зрелые годы она желала получить то, чего была лишена в юности. Порочная птолемеевская кровь, до сей поры дремавшая и только изредка дававшая о себе знать, окончательно пробудилась. И пробудившись, поглотила волю Клеопатры и все представления о праведниках-царях, с таким усердием привитые ей Аполлодором, а затем и Цезарем. Царица царей с упоением предавалась пьянству и публичному сношению с Антонием на глазах узкого круга придворных. Наконец-то и она смогла почувствовать ту пикантную прелесть вседозволенности, о которой знали ее отец и сестры, и сладострастное удовольствие от публичного соития, что любили многие Птолемеи. Словно в назначенное время в ней пробудился демон порока. Ощущение безграничной власти, осознание себя как мессии, призванной установить новый мировой порядок, затуманивало некогда ясный взор Клеопатры. Она поняла, что теперь может все. И все это – безнаказанно.

Клеопатра вспомнила детскую забаву – подглядывать за голыми людьми, и предложила «Союзу неподражаемых» устраивать оргии. Во время них она будет за всеми наблюдать, и если заметит, что кто-то вяло участвует в любовной игре, будет бить плетью. Это было любимой забавой отца. Еще в детстве, подглядывая за отцовскими оргиями, странными потехами пьяных и голых людей, она втайне мечтала в них участвовать. Ей безумно хотелось, чтобы на нее, пьяную и голую, смотрели и восхищались, и кричали: «Пей до дна!», и вопили: «Еще! Еще!»… Отныне наступило время исполнять не только мечты о мировом господстве, но и детские желания.

Безусловно, не все придворные поддерживали новый образ жизни царицы, который, по ее разумению, был предтечей нового миропорядка, в котором человеческие мечты воплощались в реальность. Ведь каждый человек, в свою очередь рассуждал Антоний, мечтает о беззаботной роскошной жизни, о половой вседозволенности и чревоугодии, но только избранные имеют на это право. По ночам дурно одетые, сняв с себя перстни и украшения, Антоний и Клеопатра шатались по улицам Александрии, горланили песни, сидели в тавернах, в которых Антония частенько поколачивали, и выпивали, выпивали.

Так Антоний осуществлял свою давнюю мечту об особом образе жизни, доступном лишь избранным, и глушил тревогу и дурные предчувствия. А Клеопатра стремилась забыть предыдущие потери и неудачи. В тот момент, когда она достигла пика могущества – именно в этот момент и не мгновением раньше или позже, – в ней что-то сломалось, и царица почувствовала себя самой несчастной и одинокой женщиной. Ибо только от большого горя можно так страшно страдать. В ее хмельной голове еще раздавался слабый голос рассудка: мол, бессмысленно бежать от самой себя и от своей судьбы, но царица считала, что нужно хотя бы попытаться. Эти двое несчастных, роковым образом сведенные вместе, с одинаковой силой губили друг друга, не оставляя ни одной возможности на спасение.

Единственный человек, который мог выразить свой гнев и привести царицу в чувство, вывести ее из хмельного забытья, – Аполлодор, даже он оказался бессилен. На все попытки хоть как-то ее вразумить, Клеопатра отвечала одно и то же:

– Я Царица царей! Мне можно все!

– Ты – дура! – бесстрашно отвечал Аполлодор. – Ты погубишь не только себя – ты детей, ты Египет погубишь!

Клеопатра почувствовала, как над ней склонился Цезарь. Он нежно гладил ее волосы, но в его печальных глазах таилась тревога.

– Родная, что ты с собой делаешь? – мягко и грустно вопрошал он ее. – Зачем ты губишь нашего сына?

– Я так несчастна! Так одинока! Ты бросил меня, и моя жизнь разрушилась!

Клеопатра проснулась. Щеки были мокрыми от слез, на сердце было тяжело. Обхватив голову руками, она разрыдалась. До чего же она несчастна и одинока! Тоска по Цезарю была такой сильной, что Клеопатра долго и надрывно плакала, мечтая лишь об одном – поскорей умереть. Наконец, немного успокоившись, она поднялась с кровати и, миновав галерею, вошла в зал, где вчера проходила оргия. На полу было разлито вино, разбросаны еда и одежда, в непристойных позах спали мужчины и женщины. Антоний лежал между двумя придворными дамами – Ириной и Олимпией, женами царских сановников, с которыми Клеопатра разрешила ему сношаться. После нескольких попыток его разбудить, она поняла, что это бесполезно.

Царица оглянулась вокруг. Острое отвращение к самой себе и собственной жизни охватило все ее естество. Куда она падает? Зачем?

– Мама!

Клеопатра вздрогнула от неожиданности и обернулась. На пороге стоял Цезарион. Пораженно осматривая зал, он удивленно спросил:

– Мама, что здесь было?

Перед ней стоял мальчик, в ком текла кровь великого и удивительного человека, умевшего держать в узде свои страсти и желания. А вот она так и не научилась этому. Благо ей хватало ума как можно дальше держать детей от своего разгульного образа жизни. Клеопатра бессильно развела руками, испытывая чувство горького стыда.

– Это просто гости, сынок. Здесь сейчас все уберут.

Один из придворных, разбуженный голосами, зашевелился, поднял голову и, увидев Цезариона, хрипло крикнул:

– Эй, ты, Цезареныш! Иди к нам!

Будто кто-то ударил Клеопатру – сильно и больно – и дал на мгновение возможность отчетливо увидеть глубину своего падения. Схватив первое, что попалось под руку, она подбежала к придворному и принялась изо всех сил бить его, тот лениво прикрывался руками, пьяно и отвратительно хихикая.

Цезарион бросился к своей обезумевшей матери и, обхватив ее сзади, крепко обнял.

– Мама, не надо! Успокойся! Опомнись! Как ты ведешь себя?

Бессильно опустившись на колени, Клеопатра обняла сына, слезы отчаяния и горя побежали по ее щекам. В безудержном порыве, целуя руки Цезариона, она шептала:

– Прости меня, Цезарь, прости!

Цезарион поднял ее с колен и отвел в спальню. Как же ему хотелось помочь своей матери! Утешить, приголубить ее, сказать, что она самая лучшая на свете, но это было его несбыточной мечтой. Все свободное время Клеопатра проводила с «Союзом неподражаемых», редко подпуская к себе сына и еще реже с ним разговаривая. Он думал, что в этом виноват Антоний, после встречи с которым его мать разительно изменилась. Цезарион просидел с ней до вечера, слушая рассказы об отце и о том счастье, которое она с ним пережила.