Петр Капица - В море погасли огни

- Почему не все? С чего вы взяли? Комбриг не удостоил его ответом. Но один из капитанов третьего ранга строго заметил:

- Надо было поискать, хотя бы для очистки совести. У нас принято: погибай, а товарища выручай.

- Неправильно говорите, - возразил ему другой. - bull; Подводник в первую очередь должен думать о выполнении приказа. Войны без жертв не бывает. Я так полагаю, что старпом не имел права покидать пост в центральном отсеке. На розыски надо было послать другого. А если бы и Дьякова волной смыло? Значит, корабль погибай без командира?

Они спорили, возражая один другому, словно находились на теоретических занятиях и разбирали казуистическую задачу. Но вряд ли кто из них захотел бы очутиться в положении старпома. И все же, по словам комдивов, получалось, что если не в том, то в чем - то другом капитан - лейтенант виноват.

- Тогда отдайте меня под суд! - наконец не выдержав, потребовал Дьяков.

Но и под суд отдавать старпома не было оснований: он умышленно не нарушил ни устава, ни инструкций. Можно было только посочувствовать ему.

Сочувствия, конечно, никто не высказал.

Я видел сильно изменившегося, словно пришибленного беспощадностью товарищеских суждений капитан - лейтенанта. Подводник стал не в меру обидчивым и подозрительным. Рассказав мне эту историю, он насторожился и ждал: не найду ли я какой-нибудь ошибки в его действиях?

Трудно человеку жить, когда его несправедливо в чем - то обвиняют, а он неспособен убедить, доказать, что чист перед своей совестью. Всякий другой, очутись в положении Дьякова, навряд ли действовал бы смелей и успешней. Его бы надо успокоить, поощрить, но в такую трудную пору не до сантиментов. Война нас огрубила.

&

ХОЛОДНО И ГОЛОДНО

20 ноября. Пришла зима. Что она несет нам? В Ленинграде уже начался голод, люди умирают от истощения.

Голод ощущаем и мы, так как получаем на день триста граммов хлеба. Даже не верится, что еще недавно на флоте хлеб выдавался не порциями, а вволю сколько кто съест.

У нас, у военных, есть приварок: два раза в день получаем хотя и жидкий, но суп, да еще на второе две - три ложки каши или черных макарон с маслом. А как существуют ленинградцы? Им выдают только по сто двадцать пять граммов черного хлеба и больше ничего.

За офицерами и старшинами, у которых семьи остались в Ленинграде, приходится следить, чтобы они съедали свои порции, иначе выйдут из строя. Они ведь прячут хлеб, масло, макароны, сахар и тайком передают семьям. Эти мизерные порции навряд ли помогут голодающим, но понять отцов и мужей можно. Они готовы жертвовать собой, чтобы не видеть страданий близких.

21 ноября. Немцы не могут угомониться, они обстреливают голодающих, разрушают дома, чтобы оставить людей без крова и тепла.

Сегодня по тяжелым батареям вели огонь миноносцы и линкор "Марат". От залпов его главного калибра сотрясается наш домишко.

Когда наблюдаешь стрельбу линкора с Кроншлота, то вначале видишь яркую вспышку, потом желтоватое, почти оранжевое облако газов и лишь затем в уши ударяет грохот. Снаряды проносятся над нами и так далеко улетают на сушу, что разрывов мы не слышим.

На Кронштадт и Кроншлот надвигается промозглый туман. На заливе стоит лед с синими проплешинами чистой воды. Хорошо, что у меня есть дрова. Сейчас натоплю печку и станет тепло.

22 ноября. С Гогланда вернулся инструктор нашего политотдела старший политрук Филиппов. Он плавал на катерах и на тральщиках, не пробившихся на Ханко. Хлебнул такой походной жизни, что в корне изменил свое мнение о людях малых кораблей, а плавающих на тральщиках считает героями.

- Их можно сравнить только с летчиками, сознательно идущими на таран, говорит он. - И положение летчика предпочтительней: он может хорошо разглядеть цель и выбирает момент удара. Тральщик же, который волочит за собой трал, идет своим корпусом на невидимую мину. Удар неожиданный. Тут на парашюте не спасешься. Корабль подбрасывает и разламывает. Люди сразу попадают в ледяную воду. Они барахтаются, спешат отплыть подальше от тонущего корабля, чтобы не затянуло в воронку. А рядом корабль звучно вбирает в себя воду. Он сопит и чавкает. Страшные это звуки! После этого похода что - то изменилось во мне. Словно я с того света вернулся и на все имею другую мерку.

27 ноября. Почти все корабли уйдут зимовать в Ленинград. Когда замерзнет залив, к Кронштадту можно будет подобраться по льду. Поэтому усиливается круговая оборона. Уже были две ночные тревоги: учимся отражать нападение лыжников. Неужели нам предстоит воевать на льду?

Политотдел и штаб ОВРа перебираются в западные казармы Кронштадта. Мне приказано в течение суток, пока залив не замерз, на рейдовом катере переправить типографию в старое помещение у Петровского парка, а самому поселиться с политотдельцами.

Мое "войско" научилось быстро разбирать "американку" и упаковываться. До обеда мы успели перебазироваться на Котлин. Теперь мои девушки и парни жить будут в кубриках с матросами и старшинами базы.

Я с политотдельцами поселился в старой двухэтажной казарме, построенной из хорошо обожженного темно - красного кирпича больше ста лет назад. Над входом в казарму снаряд разворотил стенку. Дыру уже заделали, но розовыми кирпичами; отметина выделяется, как свежезажившая рана.

Все инструкторы нашего политотдела поселены в сводчатом зале. В нем прежде размещалась рота курсантов. Высокая круглая печь не может обогреть обширное помещение. Приходится спать в теплом белье, под двумя одеялами. Здесь же находится машинистка, секретарь начальника политотдела и дежурные, поэтому в казарме круглые сутки - суета. Посетители приходят днем и ночью. Не сон, а какой - то полубред. А днем работать негде. Рядом говор, топот ног, треск машинки.

30 ноября. Тихвин еще не освобожден. Грузы с Большой земли перебрасываются в Ленинград на самолетах. А разве воздушной дорогой армию, флот и население большого города накормишь? Да и где достать столько транспортных самолетов и горючего, чтобы на их пути барражировали истребители?

Сегодня, когда я шел в типографию, в воздухе разорвался шрапнельный снаряд. Шрапнелины пробарабанили по железу мостика. Удивительно, что ни одна не зацепила меня.

Многотиражка учебного отряда "Кузница" уже имеет потери: тяжело ранен редактор. Он вышел во двор, чтобы перейти из одной казармы в другую, и здесь его настигли осколки разорвавшегося снаряда.

3 декабря. Серый, пасмурный день. Днем работаем со свечками. Но их мало, нужно беречь. После потери Тихвина мы напрочно отрезаны от всей страны.

Раньше почти не думалось о еде, а теперь, когда паек стал мизерным, все мысли о ней. После обеда - пустого супчика и ложки черных макарон появляется острое желание плотно поесть. Как о чем - то несбыточном мы вспоминаем о жареном картофеле и куске парного сочного мяса. А ведь до войны эти лакомства порой съедались без особого удовольствия, лишь бы насытиться.