Святослав Рыбас - Громыко. Война, мир и дипломатия

Я шагаю по этому миру с большой смелостью и надеждой, когда осознаю, что нахожусь в дружеских и близких отношениях с этим великим человеком, слава которого прошла не только по всей России, но и по всему миру”.

Сталин ответил мне лестными словами. Он сказал: “Я провозглашаю тост за лидера Британской империи, за самого мужественного из всех премьер-министров мира, сочетающего в себе политический опыт и военное руководство, за человека, который в момент, когда вся Европа была готова пасть ниц перед Гитлером, заявил, что Англия не дрогнет и будет сражаться против Германии одна, даже без союзников. Даже если нынешние и возможные союзники покинут ее, — сказал он, — она будет продолжать сражаться. За здоровье человека, который может родиться лишь раз в столетие и который мужественно поднял знамя Великобритании. Я сказал то, что чувствую, то, что у меня на душе, и то, в чем я уверен”»{136}.

«Вот что еще сказал Сталин: “Я говорю… как старый человек; вот почему я говорю так много. Но я хочу выпить за наш союз, за то, чтобы он не утратил своего интимного характера, свободного выражения взглядов. В истории дипломатии я не знаю такого тесного союза трех великих держав, как этот, в котором союзники имели бы возможность так откровенно высказывать свои взгляды. Я знаю, что некоторым кругам это замечание покажется наивным.

В союзе союзники не должны обманывать друг друга. Быть может, это наивно? Опытные дипломаты могут сказать: “А почему бы мне не обмануть моего союзника?” Но я, как наивный человек, считаю, что лучше не обманывать своего союзника, даже если он дурак. Возможно, наш союз столь крепок именно потому, что мы не обманываем друг друга; или, быть может, потому, что не так уже легко обмануть друг друга? Я провозглашаю тост за прочность союза наших трех держав. Да будет он сильным и устойчивым; да будем мы как можно более откровенны.

…За группу деятелей, которых признают только во время войны и о чьих услугах быстро забывают после войны. Пока идет война, этих людей любят и встречают с уважением не только им подобные, но также и женщины. После войны их престиж падает, а женщины поворачиваются к ним спиной.

Я поднимаю бокал за военных руководителей”.

Он не питал никаких иллюзий относительно предстоявших нам трудностей»{137}.

Биограф Рузвельта отметил в прощальном обеде еще одну подробность, которая стала весьма существенной через несколько лет.

«Итак, ко времени заключительного обеда в Ялте 10 февраля 1945 года Большая тройка договорилась по многим вопросам. Черчилль с удовольствием председательствовал на этом мероприятии в своей вилле — приемный зал тщательно проверен и поставлен красноармейцами под усиленную охрану, перед тем, как прибыл Сталин. Премьер-министр предложил выпить за короля, президента и председателя Совета министров СССР. В ответ Рузвельт рассказал об эпизоде, относящемся к 1933 году, когда его жена приехала в провинциальный городок на открытие школы. В помещении класса висела географическая карта с большим белым пятном на месте Советского Союза. Учитель сообщил первой леди, что ему запрещено говорить об этом месте. Тогда президент решил начать переговоры с целью установить с Москвой дипломатические отношения.

После ряда тостов рассказал другую историю, которая проиллюстрировала, как трудно не расстаться с расовыми, религиозными и любыми другими предубеждениями, когда люди хорошо знают друг друга. Сталин согласился с этим. Черчилль и Сталин принялись обсуждать британскую политику. Маршал считал, что его британский друг победит на следующих выборах, потому что лейбористы не смогут сформировать правительство, а Черчилль стал левее социалистов. Черчилль заметил, что политическая задача Сталина гораздо легче — в стране только одна партия. Маршал согласился. Переключившись на другие темы, Сталин заметил, что еврейская проблема очень сложна. Он пытался создать национальный очаг для евреев в сельской местности, но они пробыли там всего два или три года, а затем разбежались по городам.

Президент сказал, что является сионистом, и спросил, не таков ли и Сталин. Маршал ответил, что в принципе он сионист, но здесь много трудностей»{138}.

Этот как будто ни к чему не обязывающий обмен репликами высвечивал большую проблему, которая в L948 году была решена созданием государства Израиль на Ближнем Востоке, где пересеклись интересы всех трех держав.

Чтобы понять реальное соотношение сил в Европе в конце войны, приведем анализ американского посла Дж. Кеннана, одного из лучших внешнеполитических аналитиков США. В 1945 году он подчеркнул следующие положения:

«1. Русские не смогут успешно сохранять свою гегемонию на всех территориях Восточной Европы, попавших под их контроль, без помощи Запада. Не имея ее, они утратят часть своих политических позиций.

2. Полноценное сотрудничество с Россией, которого ожидает наш народ, вовсе не является существенным условием сохранения мира во всем мире, поскольку существует реальное соотношение сил и раздел сфер влияния.

3. У Москвы нет оснований для дальнейшей военной экспансии в глубь Европы. Опасность для Запада представляет не угроза русского снабжения, а коммунистические партии в западных странах, а также иллюзорные надежды и страхи, присущие западному общественному мнению»{139}.

В дальнейшем эти тезисы станут основой «теории сдерживания», которая легла в основу политики президента Трумэна. Ялта Ялтой, но новое расположение фигур на доске диктовало новую стратегию. Когда через много лет Государственный секретарь США Генри Киссинджер выразил мнение, что «Ялта стала символом позора с точки зрения формирования облика послевоенного мира»{140}, его устами говорило уже другое историческое время. Окажись он в команде Рузвельта в Ялте в феврале 1945 года, когда двенадцатимиллионная Красная армия стояла у ворот Берлина, он бы думал и говорил по-другому.

12 апреля, менее чем за месяц до капитуляции Германии, скоропостижно скончался президент Рузвельт. «Большая тройка» перестала существовать. Черчилль и Сталин были потрясены, словно с ними случился удар. Когда посол Гарриман приехал в Кремль, Сталин взял его за руку и долго держал, не проронив ни слова. Слова были не нужны. Он понимал, что финальная часть борьбы будет гораздо тяжелее, чем он предполагал: его главный союзник покинул поле брани.

В телеграмме соболезнования Сталин нашел точные слова, выразившие его отношение к покойному президенту:

«№291

Отправлено 13 апреля 1945 года.