Генри Харт - Венецианец Марко Поло

Глава седьмая

Генуя

Мессер Марко Поло только начал приноравливаться к венецианской жизни, а с моря и с суши уже докатывались зловещие громы войны. С тех пор как Генуя помогла грекам вырвать из рук неудачливого Балдуина Константинополь, враждебные отношения между двумя итальянскими городами-соперниками, грозя бедой, приобретали все большую остроту. Теперь спор должен был решиться.

Венеция и Генуя враждовали уже десятки лет. Их разделяло расстояние лишь в несколько сот миль итальянской земли, но первостепенное значение морской торговли в жизни и Венеции и Генуи, а также непререкаемая решимость того и другого города стать главенствующей державой в Восточном Средиземноморье, делали долгий мир между ними невозможным. Центр интересов обоих городов лежал на Востоке, от прочных торговых связей с Левантом зависело все их благополучие, их жизнь. Интересы соперников сталкивались всюду. И тот и другой город были изолированы от всей остальной Италии: Венецию отрезали от нее лагуны, Геную — горы; внутренние итальянские дела и распри городов-государств имели значение для них лишь в той мере, в какой затрагивали их интересы.

Взаимная ревность и ненависть между Генуей и Венецией стала особенно сильной после захвата греками и их союзниками генуэзцами Константинополя. Торговая конкуренция, стремление обоих городов захватить контроль над рынками Восточного Средиземноморья были, очевидно, уже неустранимы и могли вылиться только в войну, в которой один противник неизбежно должен был разбить другого. Все самым несчастным образом как бы повторяло былую торговую войну и трагическую схватку Рима и Карфагена, происходившую здесь же, на Средиземном море, около пятнадцати столетий назад.

Когда латиняне и их союзники проиграли Константинополь, император Михаил Палеолог имел неосторожность подарить генуэзцам дворец Пантократора — бывшую резиденцию венецианских представителей в Константинополе.

Для венецианцев это явилось прямым оскорблением: дворец был расположен даже не в генуэзском квартале. А генуэзцы, желая поиздеваться над венецианцами, аккуратно разобрали весь дворец до основания и увезли его красный камень в Геную, где он пошел на строительство палаццо дель Капитане (ныне палаццо Сан-Джорджо), который тогда воздвигали. Генуэзцы могли теперь постоянно похваляться перед венецианцами этим трофеем своей победы — коммунальным дворцом, украшенным львиными головами, некогда изваянными для гордой константинопольской твердыни венецианцев; эти львиные лики, как и почти семь веков назад, взирают на Геную и поныне.

Бесчисленные ссоры и обиды все время приводили то к мелким стычкам венецианцев с генуэзцами при встречах на Востоке, то даже к морским сражениям, в которых чаще побеждали венецианцы. Решительного исхода борьбы такие стычки дать не могли, в конечном счете они только истощали силы противников. Поло знали об этих постоянных раздорах Венеции и Генуи еще в Китае: им рассказывали об этом те путешественники с Запада, которые время от времени морем или сушей попадали в Китай. Заезжая по пути на родину в левантийские города, Поло убеждались во враждебности генуэзцев в любом генуэзском подворье и, как было сказано, во время остановки в Трапезунде сами оказались, вероятно, жертвой нападения или интриг генуэзцев.

В 1291 году сарацины захватили Акру. Отношения между Венецией и Генуей, и без того напряженные, обострились до крайности; после падения Акры Венеция заключила с мусульманами договор, давший ей исключительное право получать вооруженную охрану для христиан-паломников, которые всё шли в Палестину к святым местам. Этот договор, ожививший расстроенные торговые дела Венеции на Востоке, привел генуэзцев в ярость. В отместку за него они стали уговаривать греческого императора совершенно изгнать венецианцев из Дарданелл. Этого венецианцы уже стерпеть не могли, они начали спешно готовить военные галеры.

7 октября 1294 года венецианский военный флот под командованием Марко Базеджо вышел в море. Близ Лаяса (Ладжаццо), на южном побережье Малой Азии, Базеджо (встретил флот генуэзцев (им командовал Никколо Спинола) и немедленно напал на него. Из рыцарских побуждений венецианцы решили не пускать на суда генуэзцев брандеры и в результате этой ошибки были разбиты наголову, потеряв двадцать пять галер и множество людей, включая самого Базеджо.

Окрыленные победой, генуэзцы подготовили еще больший флот; передают, что в него входило сто девяносто пять военных кораблей с командой в сорок пять тысяч человек; флот возглавлял Уберто Дориа. Флот этот устремился прежде всего к Криту, захватил и сжег там Канею. Вскоре после приезда Поло в Венецию у моста Риальто обсуждали новую тревожную весть: генуэзцы заставили греческого императора Андроника посадить в тюрьму Марко Бембо, венецианского старейшину (bailo) в Константинополе, и всех живших там венецианцев. Несчастные пленники были выданы генуэзцам. Генуэзцы сбросили Бембо с крыши, а потом казнили остальных венецианцев, всех до единого. Эта весть облетела Венецию с молниеносной быстротой: надо было немедля предпринять какой-то решительный шаг, с тем чтобы восстановить престиж венецианцев на Востоке и спасти свою распадающуюся торговую империю.

Не теряя ни минуты, в море вышел Роджерио Морозини, его сорок военных галер соединились с другими двадцатью галерами, уже находившимися в левантийских водах. Морозини смело вошел в Дарданеллы, доплыл до Босфора, сжег все генуэзские и греческие корабли, какие ему попались, разгромил генуэзский квартал в Константинополе, напал на поселение генуэзцев близ Смирны и с торжеством возвратился в Венецию. Другой флотоводец, Джованни Соранцо, вышел в Черное море, разрушил генуэзскую крепость Каффу в Крыму и истребил все генуэзские суда, какие здесь были. Византийские хронисты той поры горько сетуют на жестокость и алчность Морозини и других венецианских военачальников. Но война была всегда войной, а в средние века жестокость победителей по отношению к побежденным не знала границ. Например, когда греки и генуэзцы захватили в 1262 году венецианский флот, греческий император приказал ослепить всех пленных — и этот приказ был исполнен! Кроме того (хотя данные хроник тех времен и перепутаны), венецианцы, вероятно, считали, что их действия являются лишь справедливым возмездием за убийство Бембо и других своих соотечественников в Константинополе.

Везде, где только собирались венецианцы, — у Риальто, на площадях, в церкви, в тавернах, на набережных, — везде был шум и волнение. В Венецию не приходило ни одного судна, будь то парусное или весельное, которое не привозило бы новых вестей о стычках на суше или на море. Ненависть между двумя городами разгоралась все более. Корабли уже не осмеливались выходить в море без конвоя, и венецианцы все яснее осознавали, что никакие перемирия с Генуей не помогут, что неизбежна схватка не на жизнь, а на смерть. Каждый день облетали Венецию слухи о новых поражениях, о новых несчастьях. Вечных разговоров о купле и продаже уже не было, все почувствовали, что Венеция в беде, что на карту поставлено само ее существование. Надвигались решающие дни. Граждане гордой Царицы Адриатики, стиснув зубы, энергично взялись за дело. Арсенал гудел, как встревоженный улей. Изо всех сил трудился каждый кузнец, каждый оружейник, каждый судостроитель. Собирали продовольствие и военное снаряжение, вся Венеция говорила только о войне, о смертельной войне с ненавистными генуэзцами.