Игорь Князький - Нерон

И рождение, и смерть маленькой августы стали в Риме событиями общественной важности. Сенат заранее препоручил материнство Поппеи богам, а после родов помимо благодарственных молебствий было принято решение воздвигнуть в честь рождения дочери Нерона храм Плодовитости, на троне Юпитера Капитолийского должно было поместить золотые изваяния двух сестер Фортун. Помимо этого предлагалось учредить состязания по образцу тех игр, которые некогда Август учредил в честь победы над Марком Антонием при Акциуме. Приравнять рождение первенца императора к победе, давшей Октавиану власть над всей Римской республикой, — сенат воистину превзошел самого себя в раболепстве.

Клавдия родилась в Анции, на родине самого Нерона. Когда весть о ее рождении пришла в Рим, сенат в полном составе отправился поздравлять Нерона. Только один человек был лишен счастья лицезреть ликующего отца, новорожденную августу и счастливо разрешившуюся от бремени августу-мать. Тразея Пет был принужден остаться в Риме. Воспрещение поздравлять цезаря — не просто жестокое оскорбление, но, как многие не без основания полагали, предвестие гибели. Но когда Нерону стало известно, что Тразея перенес оскорбление с присущей ему непоколебимой твердостью духа, он сделал вид, что простил его на радостях и даже похвалился Сенеке, что отныне он помирился со строптивым сенатором. Сенека, находившийся уже не у дел, но все еще близкий ко двору, от души поздравил Нерона с таким примирением.

Возможно, Нерон специально сообщил Сенеке весть о перемене к лучшему своих отношений с Тразеей, чтобы проверить его отношение к опальному сенатору. Отсюда, наверное, и грустный вывод Тацита, что из-за этого «возросла слава этих выдающихся мужей и вместе с тем угрожавшая им опасность».[168] Впрочем, пока Нерон был далек от мыслей о принятии суровых мер к Тразее и Сенеке. Независимость Тразеи и симпатии к нему Сенеки, конечно же, раздражали его, но прямой опасности от этого он еще не видел. Потому мог играть в великодушие. Великодушнейшим правителем, неустанно радеющим о благе народном, Нерон сумел в 63 году представиться всему Риму. Год оказался крайне неудачным для поставок зерна в столицу Империи. Двести кораблей были уничтожены бурей, а сто других, уже вошедших в Тибр и плывших вверх по течению к Риму, погибли от пожара.[169]

Надо сказать, что называемые Тацитом цифры все же представляются несуразными. Непонятно, откуда в Средиземном море близ италийских берегов мог образоваться тайфун, ибо только такой природный катаклизм мог бы потопить двести кораблей разом. И уж совсем загадочен пожар, возникающий одновременно на ста (!) подряд кораблях зернового каравана.

Наверное, какие-то корабли могли действительно затонуть, на борту какого-то судна мог вспыхнуть и пожар. Недопоставка зерна в Рим вполне могла иметь место, но то, что она совсем не носила катастрофического характера, вполне очевидно. Накопленные запасы в Риме были очень велики и хранились в огромном количестве так долго, что Нерону даже пришлось распорядиться уничтожить, сбросив в Тибр испортившиеся от длительного хранения запасы зерна. Оставшихся запасов хватало настолько, что удалось даже удержать прежние цены на зерно. Дабы народ знал, что власть постоянно заботиться о благополучии государства и народа, Нерон назначил трех бывших консулов ведать сбором налогов в государственную казну. Назначение триумвиратом ответственных налогосборщиков Нерон сопроводил заявлением, что предшествующие ему принцепсы в своих непомерных тратах не знали границ, и потому их расходы превышали доходы государства от собираемых налогов. Нерон не только не уподобляется им, но, наоборот, жертвует из своей личной казны ежегодно государству шестьдесят миллионов сестерциев.

Римляне могли спать спокойно, ибо их благоденствие находилось в надежных руках. Невольно, правда, закрадывается мысль: а не была ли неслыханная щедрость принцепса следствием того, что в его руках сосредоточились огромные состояния тех, кто погиб согласно его распоряжениям? Вспоминается и тетушка Домиция, и богатства Палланта… Все это, конечно, недоказуемо, но не задуматься над таким источником несметных сокровищ принцепса, позволяющим ему щедро подпитывать государственную казну, нельзя.

Демонстрируемое императором великодушие, объявленное через Сенеку стремление к искреннему примирению, возможно, и вдохновили Тразею Пета на очередную инициативу в сенате. Инициатива эта была выдержана в классическом староримском духе и ее должны были приветственно встретить сторонники сохранения и умножения достойных традиций предков.

В сенате разбирался случай непочтительного отношения некоего критянина по имени Клавдий Тимарх к римской государственной власти. Зарвавшийся провинциал, бывший на родном Крите, очевидно, весьма значимой фигурой, хамовато заявил, что только от него зависит, будет ли вынесена благодарность проконсулам, управляющим островом. Речь Тразеи стала своеобразным гимном старым римским обычаям, не позволяющим никому, кроме самих римлян, судить о достоинствах римской власти. Приведя ряд примеров благодетельных законов, пресекавших всякого рода необузданности и восходящих к временам весьма отдаленным — один из этих законов датировался 59 годом до новой эры, другой — 149 годом до новой эры, а третий даже 204 годом до новой эры — Тразея предложил: «Итак, для пресечения невиданной доселе надменности провинциалов давайте примем решение, достойное прямоты и твердости римской; нисколько не ослабляя попечения о союзниках, нужно отказаться от представления, что оценка деятельности наших людей может зависеть от чего-либо кроме суждения римских граждан».[170]

Предложение Тразеи вызвало всеобщее сочувствие у сенаторов, но специального сенатского постановления, как и в предыдущем случае, когда речь шла о смягчении наказания злоязычному Антистию, не последовало. Бдительные консулы немедленно заявили, что по данному вопросу не был представлен надлежащий доклад. Сенатор Тразея Пет был ведь только выступившим в прениях, но не специальным докладчиком. С формальной стороны дела все обстояло именно так. Воистину «Videant consules!» — «Да бдят консулы!»

Постановление, полностью соответствующее предложениям Тразеи, было вскоре все же принято, но принято на основании указания принцепса. Не дали строптивцу очередной раз предвосхитить мудрое решение цезаря.

Думается, Тразея, выступая с предложением, импонирующим всему сенату, не в нем видел главный смысл своей речи. Конечно, предложение полностью соответствовало его собственным убеждениям настоящего римлянина, верного отеческим заветам, но важнее было напомнить сенаторам о тех временах, когда сенат римского народа был действительным советом отцов отечества, самостоятельно решавшим все важнейшие для государства вопросы. Отсюда и напоминание о благодетельных законах Юлия, Ципция, Кальпурния. Законах времен республиканских…