Павел Батов - В походах и боях

— Вот и отлично. Славная триста четвертая не подкачает? Давай сюда твоих специалистов!

Меркулов по телефону распорядился.

— Волкова ко мне. Одна нога там, другая — здесь!

В землянку вошел младший лейтенант, по-юношески звонким голосом доложил о прибытии и замер у притолоки. Статная фигура. Молодое раскрасневшееся лицо с черными грузинскими усиками.

— Это и есть твой мастер-зверолов?

— Так точно, — ответил комдив, — из-под земли достанет! — В его голосе слышалась гордость. Приятно чувствовать, когда командир гордится своими подчиненными. Верный признак настоящего офицера.

— Давно в армии, товарищ Волков?

— Пятый год…

— Ну? А я думал, вы моложе!

— Что вы, товарищ командующий, — сказал Меркулов. — Ему двадцать шестой год пошел. Отец семейства, два сына в Сибири с победой ждут. Вид у него, правда, комсомольский… Он вот и усы отрастил для солидности.

Разведчик так и вспыхнул.

— Ладно, полковник, чужих секретов не выдавай… Ставь задачу на поиск. Брать без шума. Будем ждать до утра.

Волков ушел. Вместе с ним вышел Филипп Павлович. Он хотел побеседовать с идущими в поиск людьми. Когда остались одни, я спросил комдива, не подведет ли разведчик. Меркулов ответил:

— Будьте спокойны. Он — коммунист, отличный офицер. Уже девять «языков» здесь достал.

— Девять? Что же у него наград не видно, полковник?

Меркулов молча опустил глаза. Да и как не смутиться: человек девять раз со смертью в прятки играл и ничем не отмечен!

— Вспомни, как написано о разведчике… Узкая тропа на гранитной скале, нависшей над пропастью; по тропе навстречу друг другу идут человек и смерть, пристально глядят друг на друга и… улыбаются. Говорю тебе, Серафим Петрович, как разведчик образца тысяча девятьсот шестнадцатого года.

— Обстановка неподходящая, товарищ командующий, — оправдывался Меркулов. Вот пойдем вперед…

— Для наград комдиву — неподходящая. Не заслужил еще комдив! И командарм не заслужил. А младший лейтенант Волков очень даже заслужил. И если комдив о нем не вспомнит, то кто же позаботится? Давай сегодня же исправим это дело.

На столе появились чайник, тоненькие ломтики хлеба, несколько кусков сахару. Меркулов пригласил разделить с ним спартанскую трапезу. После чая некоторое время поработали. В дивизии уже многое было сделано. Меркулов сказал, что он сейчас главным образом обеспокоен артиллерийской разведкой. Высота 135,0, находившаяся против стыка 321-й и 304-й дивизий, никак не хотела раскрыть свою огневую систему. «Молчит, проклятая! о — сетовал комдив и просил учесть это обстоятельство при планировании огня. Возвратился Лучко, возбужденный беседой с разведчиками.

— Хороши ребята! Они втроем пошли, только с ножами и гранатами…

— Это волковский стиль, — объяснил комдив. — Натренировал людей действовать без звука.

Я представил себе знакомую мне картину взятия таким способом «языка» и внутренне содрогнулся…

Филипп Павлович между тем продолжал:

— Я говорил с сержантом Машухиным, и вы знаете, какие он мне слова сказал? Пулей, говорит, легче бы, товарищ комиссар, а ножом больно уж противно. Тошнит! Но… приходится! До чего, говорит, фашисты людей довели!

Далеко за полночь я услышал сквозь дремоту басок комдива: «…Пока иди отдыхай. Пусть командующий немного поспит». Бойкий голос Волкова ответил: «Слушаюсь». Я тотчас поднялся:

— Как дела, герой?

— Ваш приказ выполнен!

— Кого взял?

— Унтера.

Трое разведчиков проползли за передний край. Притаились в воронке рядом с тропой. Кучки солдат с котелками они пропускали. Но вот показался одиночка. Тропа у воронки петляла в сторону. Как только немец повернулся спиной, Машухин огромным прыжком настиг его. Сержант схватил немца за горло, Волков — кляп в рот, показал нож — «ферштейн?». Отсиделись до глубокой ночи в воронке и поползли.

От имени Президиума Верховного Совета я вручил младшему лейтенанту орден Красной Звезды. Меркулову приказал наградить обоих сержантов. Комдив самолично привинтил звездочку к гимнастерке разведчика, и Волков снова зарделся, как девушка. Поздравляя с первой, но не последней правительственной наградой, я пожал ему руку, с удовольствием ощущая железо мускулов запястья и пальцев. Такие в старину пятаки пополам сгибали. Офицер ответил как положено, что-то хотел еще сказать, но не решался, должно быть.

— Слушаю вас, товарищ Волков.

— Я действительную до войны на турецкой границе служил…

— Ах вот как!..

— А вы, товарищ генерал, тогда у нас в Закавказском военном округе замкомандующего были.

— Гляди, как хорошо! Значит, старые товарищи по службе? Так веселее воевать будет!

Забрав пленного унтер-офицера, мы с Лучко поехали на командный пункт армии. Тут нас уже ждал второй «язык», захваченный разведчиками 321-й дивизии. Данные допроса позволили, во-первых, убедиться в том, что силы противника остаются прежними; во-вторых — и это самое главное! — они свидетельствовали, что на клетском направлении находится стык левого фланга немецкой армии и правого фланга румынской.

Днем позже меня вызвали на командный пункт 21-й армии на хуторе Орловском. Здесь должно было состояться совещание, которое проводили представители Ставки с руководством Донского и Юго-Западного фронтов.

Между Доном и Волгой

— Ну как тут, Иван Михайлович, дела?

— Дела таковы: кого разжалуют, кого снимают, — полушутя ответил Чистяков. Он уже отчитался за свою армию, и, видимо, не без успеха.

— О чем прежде всего спрашивают?

— Если у тебя благополучно со знанием противника перед фронтом, — сказал командарм двадцать первой, — и с боеприпасами порядок, то можешь идти спокойно.

Совещание 4 ноября 1942 года на хуторе Орловском было представительным: Г. К. Жуков, К. К. Рокоссовский, Н. Н. Воронов, Н. Ф. Ватутин, члены военных советов фронтов А. И. Кириченко и А. С. Желтов, несколько генералов из Генштаба.

Заслушивались доклады командармов. Последний смотр сил ударных групп всего северного крыла.

Дошла очередь до 65-й армии. Краткий доклад о мероприятиях, проведенных в войсках армии. Характеристика плацдарма. Переходя к оперативной обстановке, я доложил:

— Дорожа вашим временем, прошу разрешения начать сразу с выводов о противнике перед фронтом шестьдесят пятой армии.