Сергей Крамаренко - Против «мессеров» и «сейбров»

В марте мы узнали о болезни Сталина, а затем и о его смерти. Я искренне скорбел, и все, кого я знал, были так же потрясены смертью Вождя. Ведь даже противники Сталина признавали его величайшую роль в преобразовании страны из отсталой сельскохозяйственной в могучую индустриальную и особенно в мобилизации всех сил страны и разгром фашистской Германии и милитаристской Японии. Массы народа, москвичей, хотели пройти мимо его гроба, стоящего в Колонном зале. Но поскольку люди шли по улицам широкой толпой, а в Колонный зал входили маленькой струйкой, то постепенно на улицах образовалось огромное скопление людей. К несчастью, на спуске к Трубной площади началась давка: верхние ряды толпы напирали на нижние, сдавливали их, прижимая к стоящим внизу грузовикам. Многие в этой давке падали и погибали... Сам я в этот момент, приехав из Монино, стоял несколько часов у метро «Кировская». Так и не продвинувшись, я решил пойти обходными путями и через несколько часов все-таки попал в Колонный зал, чтобы попрощаться со Сталиным. Все увиденное было и торжественно, и печально...

На другой день уже в 7 часов утра мы стояли на Болотной площади. Был довольно сильный мороз, и холод пронизывал нас, в наших шинелях и ботинках. В 9 часов мы уже были на Красной площади и стояли справа, почти у угла Мавзолея, поэтому все происходило перед нами как на ладони. Мы стояли уже довольно долго и успели порядком замерзнуть, когда показалась похоронная процессия. Впереди медленно двигался катафалк, на котором стоял гроб. Сзади шли члены Политбюро и правительства вместе с родственниками. Запомнилось, что все шли молча, со скорбным выражением лиц, лишь Светлана переговаривалась о чем-то с шедшей рядом подругой.

Начался траурный митинг. Все выступающие говорили об огромной утрате, клялись продолжить дело Ленина—Сталина. Затем тело Сталина стали вносить в Мавзолей. Грянули артиллерийские залпы, и вот отдаются последние почести – прохождение по Красной площади парадных колонн Московского гарнизона и военных академий. Сначала мы шли, не чувствуя ног – так они замерзли. Но понемногу ноги отошли, и от Исторического музея мы шли уже полным парадном шагом. Это была наша последняя почесть Вождю, сделавшему советскую страну великой. Мы даже не могли и предполагать, что будет в дальнейшем!

После возвращения в Монино жизнь пошла прежним порядком. Ежедневные занятия, обязательный первомайский парад... Но приближалось лето – время летной тренировки. Наш курс был очень большой (более двухсот человек), а ведь были еще и старшие курсы! А в Академии имелась лишь одна учебная эскадрилья в составе десятка учебных и боевых самолетов. В таких условиях, как ни прикидывай, а большинство из нас все равно не сделают и одного полета. Хороши будут выпускники Академии, когда, придя в части, их начнут провозить и допускать к полетам как молодых летчиков!

Самые активные из нас начали ходить в партийное бюро, требуя внеочередного партийного собрания. Но и оно ничего не решило. Все руководство Академии ссылалось на объективные причины. Тогда было написано письмо в Центральный Комитет. Не знаю, помогло ли оно, но начальник Академии обратился к главнокомандующему ВВС маршалу авиации Вершинину, и тот разрешил посылать на летную стажировку слушателей в прежние летные части, то есть в те, откуда они прибыли. Так я снова попал в свою 324-ю истребительную авиадивизию.

Дивизией по-прежнему командовал Иван Никитович Кожедуб. Он принял меня, расспросил о учебе, но сказал, что в Воротынске, где располагался мой 176-й гвардейский полк, очень сложно с жильем. Там мне будет трудно найти свободную комнату, а вот в 196-м полку условия гораздо лучше. Летчики живут в домиках, и мне командир найдет комнату. Между прочим, Кожедуб сообщил мне, что прежний командир полка Евгений Пепеляев был назначен командиром дивизии в Орле, и сейчас 196-м полком командует Алексей Митусов – очень внимательный и отзывчивый человек.

Митусова я хорошо знал. В этом полку у меня было много старых знакомых, поэтому, хоть мне и хотелось полетать в старом полку, но отказываться было нельзя. На другой день я уже прибыл в полк и докладывал Митусову о своем прибытии. Меня встретили приветливо, почти все командиры эскадрилий были на местах. Особенно приветливо меня встретил мой старый знакомый Борис Бокач. Он командовал эскадрильей, участвовал в воздушных парадах и вообще был прирожденным авиатором. Кстати, его сын также пошел по стопам отца и, став летчиком, продолжал его дело.

Дни летной тренировки пролетели быстро, и со словами глубокой благодарности я распрощался с полком и убыл в Монино. Мог ли я знать, что, не побывав в своем полку, не встретившись с однополчанами, я больше не увижу многих из них? Жизнь не всегда бывает ласковой, чаще наоборот. Мой командир Вишняков вскоре убыл советником в Болгарию. Там во время полетов на учебно-боевом самолете УТИ МиГ-15 то ли из-за неисправности замков фонаря кабины пилота, то ли из-за их незакрытия, но фонарь кабины слетел. Обычно фонарь улетает вверх и не наносит никаких повреждений летчику. Здесь же он слетел в сторону и ударил по голове летчика, размозжив ее. Вишняков погиб сразу...

Командиром полка был назначен его заместитель Константин Шеберстов, в прошлом – летчик моей эскадрильи. Осенью полк стал осваивать ночные полеты. Шеберстов с бывшим моим заместителем, а в этот момент – командиром эскадрильи Иваном Лазутиным вылетел на УТИ МиГ-15 в зону для отработки простого пилотажа. В это время в воздухе находился еще один самолет МиГ-17, пилотируемый старейшим летчиком дивизии Титаренко, участвовавшим в Отечественной войне с первого ее дня. Руководил полетами заместитель командира дивизии. Как правило, руководящий состав дивизии никогда полетами не руководит, не имея ни опыта руководства ими, ни внутреннего чувства слежения за самолетами. Такое чувство имеется только у особенно хороших командиров. Как бы то ни было, но, не зная ни местоположения самолетов, ни их высоту, заместитель комдива дал им разрешение заходить на посадку. После начала снижения оба самолета столкнулись. Летчики, видимо, были травмированы, не смогли катапультироваться и погибли.

Последняя моя встреча с Иваном Лазутиным была уже на его похоронах в Кашире, куда я приехал, чтобы проводить своего верного помощника, неоднократно сражавшегося плечом к плечу со мной в тяжелейших боях в Корее и так нелепо погибшего...

На следующий год после нескольких тренировок на Центральном аэродроме и генеральной репетиции на Красной площади мы вновь приняли участие в первомайском параде. Наш курсантский батальон Военно-воздушной академии доставили на автобусах из Монино в Москву. Мы построились на Болотной площади и после кратких команд и напутствий двинулись на Красную площадь. Мне не мог не вспомниться день похорон Генералиссимуса Сталина. Тогда мы все страшно окоченели, стоя почти два часа на двадцатиградусном морозе. Сейчас же, наоборот, было почти двадцать градусов тепла.