Альберт Шпеер - Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945

Мой отец также приехал посмотреть работу ставшего знаменитым сына. Увидев макеты, он лишь пожал плечами и сказал: «Вы все сошли с ума». Тем же вечером мы пошли в театр на комедию с Хайнцем Рюманом в главной роли. По чистой случайности в театре оказался и Гитлер. В антракте он послал адъютанта спросить, не является ли пожилой человек, сидящий рядом со мной, моим отцом, а затем пригласил нас обоих в свою ложу. Когда отец, прямой и сдержанный, несмотря на свои семьдесят пять лет, был представлен Гитлеру, он задрожал так сильно, как я никогда не видел ни до, ни после, побледнел и, не ответив ни слова на щедрые похвалы, которыми фюрер осыпал меня, покинул ложу. Впоследствии отец никогда не упоминал ту встречу, а я так и не спросил его, почему при виде Гитлера с ним случился нервный припадок.

«Вы все сошли с ума». Сейчас, когда я перебираю многочисленные фотографии макетов нашего когда-то казавшегося величественным проспекта, то понимаю, что он был не только безумным, но и скучным.

Разумеется, мы сознавали безжизненность улицы, состоящей только из общественных зданий, и оставили примерно две ее трети под частную застройку. При поддержке Гитлера мы отвергали попытки различных правительственных учреждений разместить на проспекте свои представительства. Нам вовсе не хотелось застраивать всю улицу министерствами. Роскошный кинотеатр для демонстрации премьер, еще один для широкой публики на две тысячи зрителей, новая Опера, три театра, новый концертный зал, здание для проведения конгрессов – так называемый «Народный дом», двадцатиодноэтажный отель, большие и шикарные рестораны и даже крытый бассейн в римском стиле размером не меньше римских бань должны были вдохнуть в новый проспект жизнь. Внутренние дворики с колоннадами и шикарными бутиками вдали от городского шума привлекали бы праздных прохожих. Планировалась и яркая световая реклама. По нашему с Гитлером замыслу, проспекту также отводилась роль постоянной выставки-ярмарки немецких товаров, производящей неизгладимое впечатление на иностранцев.

По прошествии многих лет, когда я разбираю старые чертежи и фотографии макетов, даже эти отрезки проспекта кажутся мне слишком однообразными и унылыми. После освобождения из тюрьмы, проезжая по пути в аэропорт мимо одного из тех зданий[46], я прозрел за несколько секунд: наш проект был начисто лишен пропорциональности. Даже под частные магазины мы планировали отрезки улицы от 150 до 200 метров. Хотя небоскребы задвигались на задний план, высота домов и фасады были унифицированы. Таким образом, мы сами лишили себя контрастов, необходимых для оживления пространства. На всем замысле лежала печать застывшей монументальности, перечеркивавшей все наши попытки наполнить проспект духом большого города.

Относительно удачно был спроектирован центральный железнодорожный вокзал: сквозь оправленные в медь стеклянные панели проглядывал стальной каркас. Вокзал с четырьмя транспортными уровнями, связанными эскалаторами и лифтами, превосходивший размерами нью-йоркский Гранд-Сентрал, резко контрастировал бы с монотонными каменными громадами.

Официальные гости государства спускались бы по большой наружной лестнице и, по нашему замыслу, как и обычные пассажиры, замирали бы ошеломленные несомненной мощью рейха. Привокзальную площадь длиной 1000 метров и шириной 305 метров предстояло украсить по периметру трофейным оружием наподобие дороги из Карнака в Луксор. Эта идея осенила Гитлера после Французской кампании и снова посетила его поздней осенью 1941 года после первых поражений в Советском Союзе.

Площадь венчалась бы грандиозной Триумфальной аркой. Однако если наполеоновская Триумфальная арка высотой около 49 метров на площади Звезды являлась величавым завершением Елисейских Полей, то наша – шириной 167 метров и высотой 115 метров – возвышалась бы над всеми зданиями южной части проспекта и буквально подавляла бы их.

После нескольких тщетных попыток я так и не набрался смелости навязать Гитлеру хоть какие-то изменения. Роскошная улица была ядром его проекта, задуманным задолго до того, как он подпал под очищающее влияние профессора Трооста, и арка была классическим примером его архитектурных фантазий, воплощенных в эскизах утерянного альбома двадцатых годов. Он оставался глух ко всем моим намекам на то, что пропорции монумента следует изменить или хотя бы упростить его, и не возражал, когда на чертежах я тактично поставил вместо имени архитектора три буквы «Х». Правда, ни для кого не осталось бы секретом, кто этот анонимный архитектор.

Сквозь восьмидесятиметровый пролет огромной арки прибывший путешественник увидел бы в конце почти пятикилометровой улицы окутанное дымкой большого города второе грандиозное сооружение: колоссальный дворец с величественным куполом, о котором я рассказывал в предыдущей главе.

Между Триумфальной аркой и дворцом размещались одиннадцать зданий министерств. Уже тогда были спроектированы министерства внутренних дел, транспорта, юстиции, экономики и продовольствия, а после 1941 года мне приказали включить в план министерство по делам колоний[47]. Другими словами, даже после вторжения в Россию Гитлер мечтал о новых немецких колониях. Министров, надеявшихся на то, что результатом осуществления нашей программы станет концентрация их офисов, разбросанных по всему Берлину, ожидало разочарование, ибо в директиве Гитлера четко говорилось: новые здания предназначены для повышения государственного престижа, но никак не для размещения в них бюрократического аппарата.

От монументальной центральной части проспекта до круглой площади на пересечении с Потсдамерштрассе на 800 метров тянулись торговые и увеселительные заведения, а затем снова торжествовал официоз. Справа поднимался Дворец солдатской славы, спроектированный Вильгельмом Крайсом, – огромный куб, о назначении которого Гитлер никогда напрямую не говорил, но, видимо, подразумевал сочетание музея оружия и мемориала ветеранам. После перемирия с Францией он отдал приказ перевезти сюда железнодорожный вагон-салон, в котором были подписаны акт о капитуляции Германии в 1918 году и акт о капитуляции Франции в 1940 году, – первый выставленный здесь экспонат. Планировался также склеп для захоронения выдающихся немецких фельдмаршалов прошлого, настоящего и будущего[48]. За Дворцом солдатской славы на запад до самой Бендлерштрассе должны были протянуться новые здания Верховного главнокомандования вооруженными силами[49].

Изучив эти планы, Геринг счел, что значимость его министерства авиации недооценили, и попросил меня выступить в роли его личного архитектора[50]. Напротив Дворца солдатской славы на краю Тиргартена мы нашли идеальную для его целей площадку. Мой проект привел Геринга в восторг (после 1940 года это здание получило название управления рейхсмаршала, чтобы отдать должное множеству постов, занимаемых Герингом), правда, Гитлер его чувств не разделял. «Это здание чересчур велико для Геринга, – заметил он. – Слишком он важничает. И вообще мне не нравится, что он использует моего архитектора». Хотя Гитлер часто ворчал по этому поводу, он так и не набрался смелости высказать свое мнение Герингу в лицо. Геринг, прекрасно зная Гитлера, утешал меня: «Просто оставьте все как есть и не беспокойтесь. Мы построим, как решили, и в конце концов фюрер будет в восторге».