Айно Куусинен - Господь низвергает своих ангелов (воспоминания 1919–1965)

Шёл 1948 год. Новая волна арестов захлестнула и Закавказье. Я боялась, что у моей приятельницы будут из-за меня неприятности. Арестовывали большей частью политзаключённых — взять могли нас обеих. Мне пришлось переехать к её родственникам в Тифлис.

Весной 1948 года я несколько недель провела в столице Грузии. Прежде я там бывала в 20-е годы. Но меня преследовали всё те же трудности — и здесь нужна была прописка. Аресты с каждым днём учащались, положение в Грузии становилось всё тревожнее. Осталась единственная возможность — вернуться в Москву и снова попытать счастья в посольстве США. Я тешила себя надеждой, что американцы всё-таки возьмут меня к себе на работу.

Итак, я снова пошла в посольство США, где меня на этот раз принял генерал. Я долго с ним беседовала, позднее встретилась с ним ещё раз в присутствии его секретаря. Генерал был вежлив, рад был помочь, но дал ясно понять — я должна была знать это и сама, — что посольство и миссии в Москве принимают советских граждан на работу только по рекомендации министерства иностранных дел.

Страх погнал меня в Тифлис, а оттуда в Кировокан. Там у приятельницы я встретила Рождество. Никогда не забуду сердечность и гостеприимство армянских друзей! Без их поддержки мои скудные сбережения истаяли бы очень скоро, хотя верная Александра время от времени посылала мне немного денег, которые она выручала, продавая мои вещи.

Первое, что привычному к деревянным домам северному человеку бросалось в глаза в Армении, — это стены из серых, чёрных и даже красных, до блеска отполированных булыжников. Глядишь на такие дома и думаешь, что они построены навечно, просторные балконы и фруктовые сады создают ощущение богатства. Но это ощущение обманчиво, потому что вся земля, с финиковыми пальмами, орешниками, виноградниками и тропическими фруктовыми деревьями, закреплена за колхозами. Во время проливных осенних дождей весь урожай может погибнуть — люди не хотят работать в колхозах за мизерную плату, едут в город устраиваться на заводы.

Однажды я была в гостях у пожилой супружеской пары и там с удивлением обнаружила репродукцию с картины, которая в годы моей юности висела во многих финских домах. Аллегория художника Исто, Финляндия в ней изображена молодой женщиной, прижимающей к груди свод законов, чтобы защитить его от орла, нападающего с востока.

Хозяин дома рассказал, что в молодости учился в Петербургском университете, бывал в Финляндии и там ему понравилась эта картина. «Я её купил, потому что для армянина она означает то же, что и для финна».

В Армении я была поражена тем, что сюда возвращалось из-за границы множество армян. Многие привозили с собой родившихся за границей детей. Армяне ехали из Ирана, из других стран Ближнего Востока, из Европы и даже из Северной Америки. Как стало возможным, что они по своей воле возвращались в СССР?

Видно, любовь к родине и родной язык навсегда остаются в сердце. Переселенцы сохранили на чужбине свою религию, язык и любовь к родине, в этом духе растили и своих детей. Кроме того, советская пропаганда умело использовала ностальгию армян. В разные страны рассылались люди, чтобы агитировать за переезд. Так же перед второй мировой войной и после неё уговорили вернуться огромное количество русских. Их постигла та же участь, что и финнов, поддавшихся «карельской лихорадке». Каким же образом удалось ввести в заблуждение армян? Я онемела от удивления, когда один из них, только приехав, сказал мне: «Здесь, в стране наших отцов, — свобода, каждый имеет хорошую квартиру и работу, и вино, говорят, течёт рекой».

Но пробуждения от этого сна наяву долго ждать не пришлось. Бедняги скоро убедились, что идеализированная родина находится в глубоком экономическом кризисе, жизнь даже коренных армян крайне убога.

Возвратившихся расселяли по всей Армении, многих из них я видела в Кировокане. Все до единого жалели, что вернулись, они были готовы немедленно ехать обратно. Но выехать из Советского Союза оказалось непросто: сразу по приезде советские чиновники отбирали паспорта и документы, свидетельствовавшие об их иностранном подданстве. В довершение ко всему их заставляли обменивать иностранную валюту на рубли.

Наибольшее внимание привлёк к себе приезд в 1948 году восьмисот армян из США. В их честь в Ереване проводился торжественный митинг. Один знакомый, присутствовавший на этом митинге, рассказывал мне, что на самой большой площади Еревана выстроили трибуну, и, стоя на ней, армяне со слезами на глазах, воздев руки к небу, благодарили за то, что им была дана возможность вернуться домой. Наиболее впечатляющую речь сказал пожилой врач, он рассказал о своём глупом, непослушном сыне, тоже враче, который не захотел уезжать из Америки. Коренные армяне в глубине души, наверное, посмеивались над теми, кто вернулся в СССР.

В трагикомическую ситуацию попал владелец обувной фабрики, приехавший из Америки. Он захотел свою фабрику преподнести в дар Советскому Союзу. Самое современное оборудование прибыло морем в Батуми. Владелец произнёс речь, расхвалил свой завод, его мощность, высокую производительность и преподнёс его в дар Армении. Единственное его условие состояло в том, что он должен сам наладить оборудование и работать на предприятии техническим директором. Представители государственной власти торжественно, с благодарностью приняли дар и обещали выполнить все требования владельца. Затем бывшего владельца повезли в Ереван, чтобы продолжить торжество, а оборудование осталось на несколько дней в батумском порту. И бесследно исчезло. Старожилы-армяне потешались над наивностью своего соотечественника. Они-то догадывались, что его оборудование установят где-нибудь в другом конце Советского Союза. Ни владелец, ни армяне так завода и не увидели. Москва такой подарок из рук не выпустит.

Усилившаяся в 1947 году волна репрессий захлестнула всю огромную страну. Сталин явно решил «натянуть вожжи» и в Армении. Не секрет, что недовольство командной системой и давлением Москвы всё усиливалось, сопротивление армян возрастало. Прежде всего арестовывали бывших политзаключённых. Мой сосед, вернувшись из лагеря, провёл дома одну-единственную ночь и снова был арестован. Тогда я поняла: близится моя очередь. Снова впереди бесконечные скитания — оставаться у друзей нельзя, это для них опасно. (В этом я оказалась права. Вскоре после моего ареста арестовали и мою бывшую хозяйку, она провела в тюрьме восемь месяцев.)

Я попыталась скрыться в Казахстане. Там, я знала, осели многие, освободившиеся из лагерей Воркуты, те, кто, как и я, не могли выполнять тяжёлую работу. Жизнь в Казахстане походила на ссылку, но зато там можно было найти работу. К тому же я думала, что там возможность ареста гораздо меньше.